Лермонтов

«Если бы этот мальчик остался жить, не нужны были бы ни я, ни Достоевский».
Л. Н. Толстой о М. Ю. Лермонтове

Алексей Козырев
ГИБЕЛЬ ЛЕРМОНТОВА.
НОВАЯ ВЕРСИЯ — МАРТЫНОВ НЕ СТРЕЛЯЛ!

А. С. Козырев — художественный руководитель Санкт-Петербургского «Театра русского мюзикла «АлеКо», председатель комиссии по помилованию Петербурга, член Союза кинематографистов России и Союза российских писателей.

Лермонтов М. Ю. «Пятигорск»

Вечером 15 июля 1841 года в окрестностях Пятигорска случилась дуэль М. Ю. Лермонтова и Н. С. Мартынова. До сих пор не утихают споры о причинах этой дуэли, о поведении главных её участников, а также о самом поединке. Давайте попробуем разобраться в этом, окутанном тайной, запутанном и трагическом событии, отнявшем у России её молодого гения.

Буквально в двух словах о том, почему я взялся за эту тему. С детства помню висевшую на стене картину Н. Ярошенко «Бештау». Со слов отца, безумно влюбленного в поэзию Лермонтова, эта картина досталась ему в наследство от его деда, который дружил с Николаем Ярошенко. В честь этой дружбы и обоюдной любви к Лермонтову, художник и подарил полотно моему родственнику. Так в итоге она оказалась в нашей ленинградской квартире.

Где-то в начале семидесятых отцу позвонил некто В. Секлюцкий, художник-искусствовед, который создавал музей Ярошенко в Кисловодске, и умолял «за любые деньги» продать картину музею. После долгих сомнений, отец согласился, но не за деньги, а передать в дар.

Место дуэли Лермонтова

Она до сих пор висит на центральном месте в музее Ярошенко в Кисловодске с надписью: Картина передана в дар музею в 1962 году…, и фамилия моего отца. Вместе с картиной у нас хранился и небольшой карандашный эскиз к ней, который я отлично помню. На нем рукой Ярошенко были обозначены две точки с буквами «L» и «M». Как объяснял мне отец, на картине место дуэли Лермонтова, а точки на эскизе — расположение дуэлянтов. Дело в том, что Ярошенко долгое время жил в Кисловодске и часто бывал в Пятигорске (это рядом), где интересовался жизнью великого поэта, в частности, пытаясь найти место дуэли.

И, видимо, нашел! Но вскоре художник умер, унеся в могилу эту информацию. Не сохранился и эскиз. А кроме Ярошенко больше никому не удалось этого сделать. И даже известный обелиск, с надписью «Место дуэли М. Ю. Лермонтова», привязан к реальному месту дуэли чисто символически, и это не скрывается.

Есть и другие основания, побудившие меня заняться гибелью Лермонтова, но о них в самом конце. А перед тем, как изложить своё видение этой тайны, я приведу общепринятую версию. К сожалению, практически во всех источниках она описана либо достаточно сложно и громоздко, либо, наоборот, излишне упрощенно с нередко встречающимися неточностями. Поэтому, не меняя сути, ничего не дополняя и не интерпретируя, предлагаю её в собственном изложении, конструкции и формулировках. Фактически это некая «выжимка» из моего полного описания, занимающего более четырёхсот страниц.

Часть первая.

ОБЩЕПРИНЯТАЯ ВЕРСИЯ

Причина дуэли

(на основе официальных документов следствия)

…Глебов и Васильчиков показали, что приехавший в Пятигорск Лермонтов проявлял неуважение к своему другу и бывшему однокашнику Мартынову, позволяя в его адрес неуместные шутки. Они указывали, что причиной дуэли стала ссора, которая произошла между Мартыновым и поэтом 13 июля 1841 года, на вечере у генеральши Верзилиной.

Дамы, присутствовавшие на этом вечере, впоследствии подтверждали, что Лермонтов был весел и отпустил не совсем удачную шутку в адрес Мартынова. Мартынов вскипел и позже вызвал поэта на разговор наедине. По всей видимости, именно тогда и было принято решение о дуэли. Но свидетелей этого разговора не было.

Дуэль

Дуэль между Мартыновым и Лермонтовым состоялась вечером 15 июля 1841 года. Произошла она в окрестностях города Пятигорска, у подножья горы Машук, напротив горы Бештау.

Коротко об условиях дуэли: расстояние между барьерами составляло пятнадцать шагов. Для определения исходных рубежей в каждую сторону отмерялось ещё по десять шагов. Стрелять могли стоя на месте, или на ходу, или подойдя к барьеру. Осечка пистолета приравнивалась к произведенному выстрелу.

Рядом с дуэлянтами присутствовали секунданты
Корнет Михаил П. Глебов и Князь Александр И. Васильчиков

Есть свидетельства, что на месте дуэли также  находились князь Трубецкой и родственник Лермонтова Столыпин. К следствию же были привлечены только два первых свидетеля, другие якобы были скрыты, «дабы происшествие не испортило им карьеры».

Капитан Алексей А. Столыпин

Князь Сергей В. Трубецкой

Из документов следствия

…майор Мартынов и Тенгинского пехотного полка поручик Лермантов сего месяца 15-го числа в четырёх верстах от города, у подошвы горы Машухи, имели дуэль, на коей Мартынов ранил Лермантова из пистолета в бок навылет, от каковой раны Лермантов помер на месте. Секундантами были у них находящиеся здесь для пользования минеральными водами лейб-гвардии Конного полка корнет Глебов и служащий в II отделении Собственной его императорского величества канцелярии князь Васильчиков. По сему произшествию производится законное следствие, а майор Мартынов, корнет Глебов и князь Насильников арестованы; о чём и донесено государю императору…

Из описания дуэли графа А. Васильчикова: «…шёл проливной дождь. Мы с Глебовым зарядили пистолеты. Глебов подал один Мартынову, я другой Лермонтову, и скомандовали сходиться. Лермонтов остался неподвижен, взведя курок, поднял пистолет дулом вверх, заслоняясь рукой и локтем по правилам опытного дуэлиста. В эту минуту и в последний раз я взглянул на него и никогда не забуду того спокойного, почти весёлого выражения, которое играло на лице поэта перед дулом пистолета, уже направленного на него. Мартынов быстрыми шагами подошёл к барьеру и выстрелил. Лермонтов упал, как будто его скосило на месте. Мы подбежали. В правом боку дымилась рана, в левом сочилась кровь…».

Но и здесь имеется множество противоречий. В частности, многие знакомые с подробностями дуэли, считали, что Лермонтов, в знак примирения, первым выстрелил в воздух. Вместе с тем, на вопрос следствия, стрелял ли Лермонтов из своего пистолета Мартынов ничего не ответил, Глебов показал, что не стрелял, Васильчиков тоже подтвердил это. А когда у следствия и суда возник естественный вопрос — почему же тогда оба пистолета оказались разряжены, Васильчиков сообщил, что после дуэли, якобы, сам выстрелил из пистолета Лермонтова в воздух, чтобы его разрядить.

После дуэли тело Лермантова, по приказанию Глебова, перевезено было кучером Лермантова на его квартиру, а потом Мартынов (Глебов) вечером объявил об этом поединке Коменданту Пятигорска Полковнику Василию Ильяшенкову…

В свою очередь, о произошедшей дуэли Ильяшенков донёс своему прямому начальнику — командующему войсками на Кавказской линии и в Черномории генерал-адъютанту Павлу Граббе, а тот отрапортовал командиру Отдельного Кавказского корпуса генералу от инфантерии Евгению Головину…

После дуэли

Множество вопросов остается к поведению секундантов и Мартынова сразу после поединка, к их путаным и противоречивым показаниям. Так по одним показаниям Лермонтов умер мгновенно, по другим, жил ещё около часа, по третьим, умер только при подъезде к Пятигорску. То из показаний следовало, что Мартынов и Васильчиков якобы, сразу направились в Пятигорск докладывать коменданту о дуэли и искать лекаря, а Глебов оставался на несколько часов один под дождем с телом Лермонтова. То Васильчиков пишет, что, именно, он один оставался с телом убитого, а остальные уехали в Пятигорск…. Не меньшая путаница и в том, как и кем тело Лермонтова было доставлено в Пятигорск.

Тем не менее, по приказу Ильяшенкова, Мартынов был арестован и посажен в городскую тюрьму; отправлены на гауптвахту, а потом под домашний арест, заявившие о своём участии в дуэли, секунданты — корнет Глебов и князь Васильчиков. Проведён осмотр места происшествия, где была обнаружена кровь. Осуществлен осмотр квартиры, в которой проживали Лермонтов и его родственник Столыпин. При этом была составлена опись имущества поэта. В частности, комиссия изъяла и описала пистолеты, из которых, вероятно, дуэлянты стрелялись.

При медицинском осмотре тела Лермонтова, проведенном ординатором лекарем пятигорского военного госпиталя И.Е Барклаем-де-Толли в присутствии следственной комиссии, было составлено медицинское заключение.

«Лермонтов на смертном одре». Художник Шведе Р. Д.

«Лермонтов на смертном одре». Художник Шведе Р. Д.

Заключение (Док. № 35):
«При осмотре оказалось, что пистолетная пуля, попав в правый бок ниже последнего ребра при срастании рёбер с хрящом, пробила правое и левое лёгкое, поднимаясь вверх, вышла между пятым и шестым ребром левой стороны и при выходе порезала мягкие части левого плеча».

В процессе следствия обвиняемым Мартынову, Глебову и Васильчикову были предоставлены вопросные листы, на которые они должны были, обдумав, письменно ответить. Суть вопросов заключалась в следующем: причина ссоры, как дуэлянты ехали к месту поединка, как проходила сама дуэль, употребляли ли они средства к примирению и, как увозили тело?

Письменно отвечая на данные вопросы, даже несмотря на то, что у них была возможность по переписке общаться между собой, обвиняемые давали следователям путанные и противоречивые показания, ложно поясняя, как они ехали к месту дуэли, и как проходил сам поединок. Кроме того, в процессе следствия под плохо объяснимым предлогом были заменены дуэльные пистолеты Лермонтова на более мощные пистолеты (системы Кухенройтера), якобы, принадлежащие Столыпину.

Начавшееся в гражданском суде рассмотрение дела вскоре по повелению Николая I было приостановлено и направлено в военный суд с требованием максимально быстрого рассмотрения. Суд принял крайне мягкое решение, которое было ещё более смягчено Государем.

3 января 1842 года. Высочайшее повеление Николая I:
«Майора Мартынова посадить в Киевскую крепость на гауптвахту на три месяца и предать церковному покаянию. Титулярного советника князя Васильчикова и корнета Глебова простить, первого во внимание к заслугам отца, а второго по уважению полученной тяжкой раны».

Казалось бы, причины дуэли и подробности её проведения установлены, дело закрыто, решение судом принято, виновные, пусть и крайне мягко, но наказаны, а, тем не менее, всё прошедшее со дня гибели поэта время, появляются десятки новых версий и не утихают споры вокруг тех трагических событий. И причин для этого более, чем достаточно.

Основания для возникновения новых версий гибели Лермонтова:
Первое и главное основание — направление огнестрельного (раневого) канала. Как указано выше, пистолетная пуля, попав в правый бок ниже последнего ребра при срастании ребер с хрящом, вышла между пятым и шестым ребром левой стороны, пройдя мягкие части левого плеча. Данная траектория оценена многими специалистами, и в среднем составляет от 35 до 50 градусов по отношению к горизонту (а по одной из известных версий даже 60), что никак не могло возникнуть при описанных обстоятельствах дуэли.

Данное несоответствие ещё более усугубляется при оценке роста дуэлянтов. Рост Лермонтова около 1 метра 60 сантиметра, Мартынова 1 метр 80. Ссылки сторонников официальной версии о, якобы, имеющейся неровности площадки несостоятельны. Во-первых, ни в одном описании, схемах и рисунках («Бештау» Н. Ярошенко, в частности) нет таковых сведений, во-вторых, данные специалисты явно не в ладах с математикой, так как при принятых условиях дуэли (барьер в 15 шагов, и от него в каждую сторону ещё по 10) Лермонтов должен был бы стоять на высоте крыши пятиэтажного дома.

Возможные взаиморасположения дуэлянтов, ни с одним из которых нельзя согласиться

фероньерка

Столь же несостоятельны и рассуждения о том, что пуля могла срикошетить от лежащего в кармане Лермонтова женского украшения — тонкого золотого ободка, одеваемого на голову. Хозяйка этого украшения Екатерина Быховец называла его бандо, а Н. Раевский фероньеркой. Со слов Раевского — «…Лермонтов, взяв эту фероньерку, всё время, пока болтал с Быховец, навертывал на палец её гибкий ободок…». Не надо быть специалистом, чтобы понять, что для летящей со скоростью (более 300 м/с) тяжелой свинцовой пули 12-18 мм в диаметре, которая прошила насквозь одежду и тело человека и даже не была потом найдена, данная безделушка ни малейшей помехи не представляла.

фероньерка

Чёрная линия — возможная траектория пули, при касании её нижней части последнего ребра

Так же неубедительны предположения о вероятном изменении траектории пули внутри тела Лермонтова при возможном попадании в кости. Даже в официальной судебно-медицинской практике нередко направление выстрела определяют по направлению раневого канала (прямой, соединяющей входное и выходное отверстия). В случае с Лермонтовым слово «нередко» можно отбросить, так как в акте осмотра тела убитого указаны не две, а три точки попадания пули: 1. Ниже последнего ребра. 2. Между 5 и 6 ребрами. 3. В левое плечо. Расположение этих точек твердо указывает на прямолинейность траектории.

фероньерка

Рисунок М. Лермонтова

Есть ещё одна нелепая версия, по которой Мартынов ещё до начала дуэли просто подошел к Лермонтову, сидевшему на коне, и выстрелил в него снизу вверх. Да, с точки зрения траектории выстрела и факта «дымящейся раны», версия идеальна. Но не больше! Только с больным воображением человек, мог бы себе представить, чтобы так поступил потомственный дворянин, боевой офицер, давний друг Лермонтова. К тому же, Мартынов в тот день «один на один» с Лермонтовым не был! Значит, в подлом открытом убийстве русского поэта участвовали и другие боевые офицеры, его друзья. Достаточно посмотреть их былые, и, особенно, будущие дела, подвиги, заслуги, награды, и станет понятным, что это полный абсурд!

Эта же причина (траектория) породила и другие, совсем фантастические версии. Например, о выстреле некоего, чуть ли не подосланного царём, снайпера, находящегося на склоне горы в кустах за спиной Лермонтова. Этой версии, в частности, придерживался К. Паустовский. Уж не говоря об явном отсутствии логики, достаточно сказать, что не мог опытный военный лекарь Барклай де Толли (обучался медицине в Московском и Дерптском университетах, служил лекарем в трех пехотных полках, ординатором в военных госпиталях) допустить «детскую» ошибку — перепутать входное отверстие с выходным. Да и при всей путанности показаний секундантов, о моменте выстрела они говорили одинаково: «Лермонтов упал… В правом боку дымилась рана, в левом сочилась кровь…». То есть, здесь твердо указывалось на входное отверстие раны — «в правом боку дымилась рана…». Кстати, и это тоже важно, дымиться от попадания пули рана не может, так как даже в момент вылета из пистолета её температура в десятки раз ниже температуры ствола. Только пороховые газы могли быть причиной «дымящейся» раны. А, значит, стреляли в упор!

фероньерка

Невозможно и предположить, что стрелок находился впереди Лермонтова. Тогда под пулю бы попал Мартынов, да и стрелок в этом случае должен был находиться значительно ниже места дуэли, что никак не могло способствовать точному выстрелу. Да и места такового просто не было — напомню, что дуэль проходила у подножия горы Машук.

Сторонники этих версий (стрелок и выстрел в упор Мартынова) впрямую или опосредовано подразумевали «высочайшего участия», мол, царь, воспользовался этой дуэлью и организовал убийство неугодного поэта, что хорошо соотносилось с оценками советских времен роли царя в гонениях на Пушкина и Лермонтова.

Да, Николаю I особо не за что было любить Лермонтова (хотя бы из-за одного стихотворения «На смерть поэта»), и даже в момент получения вести о его гибели он, якобы, произнёс: «Собаке, собачья смерть», тем не менее, Николай ценил творчество Лермонтова и понимал его значимость для России. По сохранившимся свидетельствам, уже позже, после воскресной литургии, Николай I произнес более взвешенные слова: «Господа, получено известие, что тот, кто мог заменить нам Пушкина, убит». Так что — не причем государь! Да и кроме досужих домыслов никаких иных подтверждений какого-либо участия Николая I в гибели Лермонтова НЕТ. Если же ещё вспомнить, что дуэль состоялась всего лишь через день после конфликта, а самая скорая корреспонденция между Пятигорском и Санкт-Петербургом (только в одну сторону) шла около двух недель, то мысль о «подосланном царем казачке» становится совершенно нелепой.

Безусловно, были и другие вопросы, повлёкшие новые версии гибели Лермонтова:

  • Стрелял ли Лермонтов в воздух, стрелял ли вообще, была ли осечка его пистолета?
  • Действительно ли пистолет Лермонтова разрядил в воздух Васильчиков?
  • Как мог Мартынов из-за пустячной ссоры хладнокровно убить своего друга?
  • С какой целью были подменены пистолеты в процессе следствия?
  • Отчего повелением царя гражданский суд был заменен на военный, и было предписано как можно скорее завершить следствие и суд?
  • Отчего в итоге оказался сверхмягким приговор за участие в дуэли?
  • Почему все участники дуэли давали путанные и противоречивые показания во время следствия и суда?
  • Что заставило Мартынова, Васильчикова и Глебова до конца своих жизней «хранить обет молчания» в отношении дуэли?
  • Отчего Мартынов в своей «Исповеди» прервал её, так и не подойдя к моменту дуэли?
  • Как понимать слова участников дуэли о «дымящейся ране в правом боку»?
  • Что означали слова Николая I «Собаке, собачья смерть»?

На этом заканчивается моё краткое изложение существующих версий гибели великого русского поэта М.Ю. Лермонтова. Уверен, что у каждого, прочитавшего непременно возникнет вопрос – так что же, всё-таки, произошло на окраинах Пятигорска, у подножья горы Машук 15 июля 1841 года? Как-то не дают версии ответа на многочисленные вопросы, связанные с гибелью Михаила Лермонтова. А, если, откровенно, то всё идёт к тому, что реальной, правдоподобной версии за все 183 года, прошедших со дня смерти поэта так и не удалось найти…!  Увы!

Часть вторая.

МОЯ ВЕРСИЯ

Перед изложением версии пара слов об инструментах доказательства её справедливости. Если бы эти события прошли хотя бы лет на сто позже, то вполне возможно, мне удалось бы предъявить какие-либо фотографии, кинокадры, фонограммы и пр. Но, увы, таких «технических» свидетельств тогда существовать не могло, да и с «традиционными» тоже весьма плохо — уж слишком много времени с тех пор утекло. Давно ушли в иной мир свидетели дуэли, утеряно большинство документов, материалов, каких-либо вещественных доказательств, а из тех которые сохранились далеко не всем можно верить. То есть, принятие (или не принятие) моей версии станет возможным только с помощью логических рассуждений и сопоставлений, в частности, используя хорошо известный «метод исключения». Вместе с тем, если рассуждать конкретно об обстоятельствах дуэли, версий «для исключения» не так уж и много. Естественно, если не принимать во внимание совершенно абсурдные конспирологические варианты, идущие вразрез с обычной логикой, вопреки здравому смыслу, противоречащие законам физики, математики и пр.

Итак, о моей версии! Если совсем коротко, то это — самоубийство.
Вначале несколько слов о самоубийстве и отношении к нему:

Церковь. В шестой заповеди Закона Божьего говорится: «…самоубийство есть самый страшный из всех грехов, так как в самоубийстве, кроме греха убийства ещё и тяжкий грех отчаяния, ропота против Бога и дерзкого восстания против промысла Божия…».

Власть. Выдержка из воинского Устава Петра Великого: «…ежели кто себя убьет, то подлежит тело его палачу в безвестное место отволочь и закопать, волоча прежде по улицам и обозу…». Позже, при Александре I этот Указ ещё распространили и на гражданских.

Общество. В России того времени общество тоже крайне негативно, с презрением и брезгливостью относилось к самоубийцам. Их называли «проклятыми», хоронили без отпевания только в «бесчестных» местах, а лиц, покушавшихся на суицид, помещали в психиатрические больницы.

Итак, 15 июля 1841 года на окраинах Пятигорска, у подножья горы Машук, М. Ю. Лермонтов демонстративно сам «свёл счёты с жизнью», выстрелив в себя из дуэльного пистолета.

Что же навело меня на эту, на первый взгляд, странную версию?

Да хотя бы то, что она, практически единственная, которая четко соответствует физическим повреждениям на теле поэта, и столь же верно отвечает траектории, описанного выше, раневого канала. Но более всего меня убедили в правоте моей версии как раз сами Глебов с Васильчиковым. Желая того, или нет, но жестко продвигая официальную версию, они, достаточно однозначно опровергают убийство Мартыновым Лермонтова. Вот, к примеру, что пишет Глебов в своей записке Мартынову: «…я и Васильчиков не только по обязанности защищаем тебя везде и во всем, но и потому, что не видим ничего дурного с твоей стороны в деле Лермонтова, и приписываем этот выстрел несчастному случаю…»!

В завершающих абзацах первой части я обозначил десяток вопросов, способствующих появлению различных версий дуэли. Если вновь к ним вернуться и постараться на них ответить, но уже исходя из версии самоубийства, то абсолютное большинство из них перестанет быть «вопросами». Ниже я постараюсь снять знаки вопроса и с оставшихся в перечне, хотя, и возникает целый ряд новых! А именно:

  • Мог ли Лермонтов таким образом выстрелить в себя, чтобы нанести смертельное ранение, описанное Барклаем-де-Толли?
  • Отчего поэт выбрал именно такой, практически не используемый вариант выстрела, «в правый бок», а, скажем, не традиционный выстрел в голову?
  • Отчего в таком случае было два выстрела?
  • По каким причинам свидетели самоубийства утаили этот факт, настаивая на версии традиционной смерти на дуэли?
  • Отчего следствие, суд и власти не сумели «по горячим следам» найти истинную версию происшествия?
  • А были ли обстоятельства, которые могли спровоцировать Лермонтова на этот роковой выстрел? Причины самоубийства?

Мог ли Лермонтов таким образом выстрелить в себя, чтобы нанести смертельное ранение, описанное Барклаем-де-Толли?

Да, безусловно, мог, и это далеко не единичный случай. Кроме того, поэт был малого роста (около 160 см.), что ещё и облегчало ему произвести выстрел, именно, в эту часть тела, тем более что общая длина кремниевого пистолета, который использовался при этой дуэли составляла всего около 30 см. Так что каждый сам может провести эксперимент с макетом подобного пистолета, наставив дуло к месту раны — проблем не испытаете. Общеизвестно, что в процессе следствия оружие дуэли было подменено — «…одноствольные с фестонами с серебряными скобами и с серебряною насечкою, из коих один без шомпола и без серебряной трубочки», на более мощные пистолеты системы Кухенройтера, имеющие значительно большую длину, которые и объявили орудием убийства. И, хотя, длина (около 43 см) тоже допускает провести подобный выстрел, вместе с тем, эта подмена в очередной раз подтверждает желание утаить самоубийство.

В частности, и по причине, что пуля, выпущенная из пистолета малой мощности с расстояния двадцати с лишним шагов, никак не могла пройти навылет и даже не быть найденной. Как и тот факт, что буквально в день дуэли была сожжена окровавленная одежда Лермонтова, вероятно, дабы скрыть на ней следы пороха и обугливание входного отверстия, характерных для выстрела в упор.

Отчего поэт выбрал именно такой, практически не используемый вариант выстрела, «в правый бок», а, скажем, не традиционный выстрел в голову?

В самом вопросе кроется ошибка — вариант подобного выстрела достаточно часто используется. В первую очередь оттого, что, по мнению специалиста-медика: «…данное направление движения пули практически исключает возможность остаться в живых, так как она, не встречая на своём пути костей, поражает жизненно важные органы — печень, легкие, сердце…». Именно такой выстрел давал максимальную гарантию смертельного исхода даже при стрельбе из маломощного дуэльного пистолета Лермонтова. К примеру, такой выстрел обозначен на известной картине Эдуарда Мане «Самоубийца».

Остаётся вопрос — а почему не традиционный, выстрел в голову? Да, таким образом, действительно, заканчивали жизнь офицеры, военачальники, партийные деятели, чиновники… Но только не поэты и писатели! «Красиво умереть» — можете мне поверить, для деятелей литературы крайне важно. А можно ли назвать «красивой» смерть после выстрела в голову в упор.

Вот как описывают внешние последствия такового выстрела специалисты (судебно-медицинский эксперт и кризисный психолог): «Огнестрельное ранение головы приводит к практически полному обезображиванию лица, особенно глазничных областей, за счет действия пороховых газов, практически разрывающих голову изнутри и разбрасывающих вокруг кровь, мозги, зубы, части черепа и жировых тканей…».

Не думаю, что молодой поэт с возвышенными эстетическими оценками жаждал, чтобы кто-то видел рядом с его телом подобную картину. Полагаю, что и Маяковский, и Фадеев тоже этого не желали.

В. В. Маяковский

А. А. Фадеев

Отчего в таком случае было два выстрела?

По словам свидетелей, находившихся поблизости с местом дуэли, они слышали один выстрел. Это и был убийственный выстрел в себя Лермонтова. Но, если даже предположить, что в тот роковой вечер прозвучали два выстрела, то и это тоже нисколько не противоречат моей версии дуэли. Первый — смертельный выстрел «в себя» М. Ю. Лермонтова. Второй — выстрел «в воздух» из пистолета Мартынова, произведенный Васильчиковым, дабы инсценировать версию дуэли. В этом случае, Васильчиков, действительно, после дуэли разрядил пистолет, но только не пистолет Лермонтова, а пистолет Мартынова, повторю, ради имитации обычной дуэли.

По каким причинам свидетели самоубийства утаили этот факт, настаивая на версии традиционной смерти на дуэли?

Ранее я уже почти ответил на этот вопрос, описав отношение к самоубийцам в России того времени. Мартынов, Васильчиков, Глебов, а возможно, и Трубецкой со Столыпиным, поступили крайне благородно по отношению к своему погибшему другу, к памяти о нём. Все они были глубоко верующими людьми и понимали, какая «слава» ждёт Лермонтова, совершившего «самый страшный из всех грехов!». Кроме того, они были патриотами и им не было безразлично, как к великому русскому поэту будут относиться и современники, и будущие поколения: с любовью и почитанием, или с презрением и брезгливостью. А именно «проклятие», «презрение» и «брезгливость» ждали Лермонтова в будущем. Недаром Николай I, по ряду свидетельств, произнес эти страшные слова: «Собаке, собачья смерть». Но в России того времени смерть на дуэли, или как её называли «Поединке чести», зачастую овеянной духом романтизма, никогда не была позорна, и уж никак не могла быть названа «собачьей». В отличие от смерти от суицида! В адрес презренного самоубийцы произнесенные слова: «Собачья смерть», в тот период в России мало кого бы удивили!

Столь же разняться отношение к жертве дуэли и совершившему суицид у российской церкви. Дуэлянтов церковь тоже формально не жаловала, но практически повсеместно смотрела на дуэли «сквозь пальцы». В отличие от суицида. Примеров тому много, но наиболее яркий — совершение всех положенных церковных обрядов после гибели на дуэли Пушкина, включая отпевание в храме Спаса Нерукотворного на Конюшенной площади.

А что же с Лермонтовым? По описанию нескольких участников похорон, друзья поэта обратились с просьбой отпеть Лермонтова к отцу Павлу, настоятелю Скорбященской церкви. Но другой священник — Василий Эрастов не дал этого сделать. Вероятно, он знал или догадывался о истинной причине смерти поэта, и несмотря на официальное разъяснение следственной комиссии, что смерть Лермонтова не должна быть причислена к самоубийству, лишающему умершего христианского погребения, забрал тайком ключи от храма и скрылся.

Даже спустя время тот же Эрастов утверждал, что «Лермонтова, как самоубийцу, надо было палачу привязать веревкой за ноги и оттащить в бесчестное место и там закопать». И не он один — следственная комиссия Кавказской духовной консистории посчитала отца Павла виновным в том, что он провожал гроб с телом Лермонтова, «яко добровольного самоубийцу, в церковном облачении с подобающею честию» и наложила на него штраф «в пользу бедных духовного звания в размере 25 руб. ассигнациями». В декабре 1843 года деньги с него были взысканы…

А вот фреска «Страшного суда» из церкви села «Подмоклово». В нижнем правом углу Лермонтов. И никаких иных дуэлянтов – Пушкина, Дантеса и даже Мартынова. Только Лермонтов! Мало того – прямо над Лермонтовым тот самый отец Павел Владимирский.

Так что, подведу итог — скрыв самоубийство Лермонтова, участники дуэли верующие, интеллигентные и высоко порядочные люди поступили как настоящие русские офицеры и истинные друзья погибшего поэта. Честь им, хвала и Слава!

Вместе с тем, надо те же слова адресовать и Лермонтову. Идя на дуэль, видимо, он для себя уже твердо решил — умереть. Притом сделать это демонстративно. В своём роде — определённый вызов, спектакль, эпатаж, что всю жизнь было свойственно Лермонтову. Но, настоящий русский офицер, глубоко порядочный человек, истинный друг, не мог своей смертью принести близким ему людям серьёзные беды. А за участие в дуэли законы тех лет предусматривали очень серьёзные наказания. К примеру, предлагая А. Столыпину стать секундантом, Лермонтов прекрасно понимал, что его кара будет особенно сурова, так как Столыпин уже был наказан за участие в первой дуэли поэта. В лучшем случае лишение титулов, званий, наград и полный крах карьеры, но, скорее всего, и Сибирь. Если же произошло самоубийство на дуэли, а сама дуэль не состоялась, то и наказывать не кого и не за что! И, прекрасно понимая это, Лермонтов сделал свой выбор!

Отчего следствие, суд и власти не сумели «по горячим следам» найти истинную версию происшествия?

Следствие и суд изначально находились в крайне сложном положении в связи с преднамеренно путанными, а зачастую откровенно обманными показаниями свидетелей и обвиняемого. Тем более, что и некоторые официальные лица, можно предположить, тоже не были заинтересованы в установлении истины. Чем иначе можно объяснить следующие строчки из записки Мартынова Глебову: «Комендант был у меня сегодня; очень мил, предлагал переменить тюрьму, продолжать лечение, впускать ко мне всех знакомых и проч. А бестия стряпчий пытал меня, не проболтаюсь ли. Когда увижу тебя, расскажу в чём. Н. М.»

Тем не менее, уверен, что даже несмотря на это, следствие и гражданский суд в итоге пришли бы к истинной версии происшествия, но высочайшим повелением гражданский суд был заменен на военный, которому для этого просто не дали необходимого времени, неоднократно требуя «как можно скорее закончить дело, и провести суд безотлагательно».

И. Е. Дядьковский (1784—1841)

Можно отнести к нежеланию властей рассматривать версию самоубийства и странную смерть Иустина Евдокимовича Дядьковского, врача-терапевта с мировым именем, профессора Московского университета. В эти роковые дни он как раз был в Пятигорске, передал Лермонтову подарки от бабушки, имел с ним долгие беседы, восхищался его талантом. Конечно же, он не мог не проститься с убитым поэтом, а по некоторым данным и осмотрел его тело. Что тоже вполне естественно. И, можно предположить не согласился с актом Барклая-де-Толли. 22 июля (через два дня после начала следствия) Дядьковский был найден мёртвым. Якобы он ошибочно принял большую дозу лекарства. Врач, терапевт, светило — можно ли в это поверить?!

Могу предположить, что Николай I был проинформирован (скорее всего, отцом секунданта — председателем Государственного Совета и Комитета Министров князем И. В. Васильчиковым) о фальсификации истинного варианта случившего, согласился с ним, и всячески ему содействовал, выбрав «лучшее из двух зол» — позорный суицид первого поэта России или гибель на «Поединке чести». Полагаю, что именно по этой же причине долгие десятилетия о Лермонтове писать было строжайше запрещено!

И. В. Васильчиков

А были ли обстоятельства, которые могли спровоцировать Лермонтова на этот роковой выстрел? Причины самоубийства?

Были, безусловно! Об этих обстоятельствах говорит и большинство авторов, придерживающихся основной версии гибели Лермонтова и всех иных версий.

Таким образом, в этом вопросе споров нет, тем не менее, несколько фактов я всё же приведу. Многие исследователи биографии поэта уверены в том, что Лермонтов сам искал смерти, предчувствовал её, что жизнь его тяготила, о чём, в частности, свидетельствуют пророческие строки многих его стихотворений. Вот, хотя бы, первые строчки одного из них («Сон»), написанного совсем незадолго до смерти:

«В полдневный жар в долине Дагестана
С свинцом в груди лежал недвижим я;
Глубокая ещё дымилась рана,
По капле кровь точилася моя…».

Не так сложно найти, почти мистическое, совпадение слов этих строчек с официальными показаниями Васильчикова и Глебова: «…Лермонтов упал, как будто его скосило на месте. Мы подбежали. В правом боку дымилась рана, в левом сочилась кровь…».

Рискну предположить, что совпадение это, не столь уж случайно. А вот и ещё:

Вот, в частности, ради того, чтобы не была проклята эта самая «память обо мне…», друзья и решили взамен «позорного» суицида разыграть версию дуэли. Но вернусь к теме вопроса: биографы утверждают, что Лермонтов всю жизнь был одержим страстью самоуничтожения и не раз подвергал себя риску. Об этом свидетельствует и его отчаянная дуэль с Де Барантом в 1840 году, и битва на берегу ручья Валерик, в которой, по словам очевидцев, Лермонтов дрался так, будто сам специально искал своей смерти. После битвы как бесстрашный участник сражения поэт был представлен командованием к ордену Св. Владимира. Однако высшая власть отменила это решение, тем самым внеся дополнительный штрих в картину причин самоубийства.

Христофор Саникидзе. Акварель Г. Г. Гагарина

Да и других подобных примеров достаточно. Вот, в частности — в письме к Анне Кушнеревой (1832) он пишет: «О, если бы я мог умереть молодым и славным, как поэт должен умереть!». Кроме того, и это следует из свидетельства юного слуги поэта Христофора Саникадзе, в дни предшествовавшие дуэли, а, скорее всего, и 15 июля тоже, все участники события находились в состоянии, мягко говоря, «подпития», что могло послужить дополнительным толчком к суициду и всем событиям этого дня.

Кроме того, по мнению ученых в склонности к суициду особо важен генетический фактор.

Никто из близких родственников Лермонтова не дожил до глубокой старости. Его мать умерла в двадцать один год, молодым ушел из жизни отец. Но, что особенно важно, из-за несчастной любви демонстративно покончил с собой дед Михаила Юрьевича, тоже, кстати, Михаил.

М. В. Арсеньев (дед Миши)

Е. А. Арсеньева (бабушка)

Притом подробности этого тоже публичного и демонстративного самоубийства, случившегося в 1810 году на новогоднем балу в Тарханах, тоже окутаны завесой мистики. Вот как его описывает один из биографов М. Лермонтова П. К. Шугаев (1855—1917), имение которого находилось неподалеку от Тархан: «…Михаил Васильевич поздравил всех с праздником, предупредил свою супругу о будущем вдовстве, посочувствовал осиротевшей доченьке Машеньке и, выпив на виду у всех бокал яда, упал замертво».

Кстати, Елизавета Алексеевна так писала о внуке своей подруге: «Нрав его и свойства совершенно Михаила Васильевича». Знала бы она, насколько была права!

Ну, и финальный вопрос — а почему, если это, действительно так, до сих пор десятки исследователей смерти Лермонтова во всём мире, среди которых есть очень уважаемые деятели литературы и культуры, маститые ученые не смогли «докопаться до истины»?

Да, не смогли. В первую очередь, это связано с упорным молчанием свидетелей. Мартынов, Васильчиков, Глебов, а вместе с ними и Столыпин с Трубецким, до конца дней своих либо отмалчивались, либо крайне скупо говорили о дуэли, стараясь строго придерживаться официальной версии. Лишь однажды, по утверждению английского исследователя биографии Лермонтова Л. Келли, Васильчиков проговорился своему сыну Борису, что, говоря о дуэли, он опускает… одну существенную деталь, «щадя память Лермонтова…»! Мартынов в самом конце жизни тоже, казалось бы, решился снять «обет молчания», написав довольно пространную «Исповедь», сохранившуюся до наших дней, но внезапно обрывает её, так и не дойдя до момента описания дуэли. Видимо, очень «страшную» клятву дали себе участники события того трагического вечера 15 июля 1841 года на окраинах Пятигорска, у подножья горы Машук. «Клянусь офицерской честью, Богом, Царем, Отечеством, близкими…» — крайне трудно угадать точные слова, произнесенные совсем ещё юными офицерами, шокированными сценой самоубийства их друга. Но слова эти, я не сомневаюсь, звучали! А клятва русских офицеров — это Святое!

Есть и масса других причин, из-за которых до сих пор тайна дуэли Лермонтова так и не была раскрыта. В частности потому, что большинство попыток проводились во времена со слабо развитыми средствами коммуникаций, в отсутствии электронных баз данных, Интернета и пр. Но, ведь кроме этой тайны, других великих и неразрешенных тайн на земле нашей ещё очень и очень много. Когда-нибудь они тоже перестанут быть тайнами. Время настанет. Так уж случилось, что сегодня пришло время раскрыть именно эту тайну — тайну гибели великого русского поэта Михаила Юрьевича Лермонтова 15 июля 1841 года на окраинах города Пятигорска, у подножия Машука, напротив горы Бештау.

Почему это удалось сделать мне? Не знаю! Повезло! Хотя те, кому известны детали моей долгой и многообразной жизни, этому и не будут сильно удивлены. Кроме того, как вы помните, всё началось с картины Н. Ярошенко «Бештау» и страстной любви к поэзии Лермонтова многих поколений моей фамилии. Но мне было проще — у меня появились возможности использовать Интернет и нейросети, чем я в полной мере и воспользовался. А это позволило мне в тысячи раз ускорить процесс получения, переработки и систематизации информации, по сравнению с возможностями исследователей прошлых лет. Есть у меня и ещё одна, крайне важная, уверен, решающая информация, но, не желая вторгаться в личную жизнь поэта, говорить я о ней не буду. Но, пожалуй, главное — у меня была очень сильная мотивация. Так случилось, что кроме профессиональной деятельности в сфере театрального искусства, литературы и кино, я ещё и почти четверть века — председатель комиссии по помилованию Санкт-Петербурга. А поиск и изучение мотивов, аргументов и обстоятельств, событий и судьб, и, в конечном итоге, нахождение истины, восстановление справедливости и проявление милости — основные цели и задачи комиссии. Так и в случае с Мартыновым!

Дантес

Все годы со дня тех трагических событий во всём мире имя Николая Мартынова ассоциировалось с «убийцей» великого русского поэта М. Ю. Лермонтова. А для россиян Мартынов стал даже презреннее и ненавистнее убийцы Пушкина — Дантеса! Тот, хотя бы:

дерзко презирал
Земли
чужой язык и нравы;
Не мог щадить он нашей славы;
Не мог понять в сей миг кровавый,
На что он руку поднимал!..

А Мартынов?! Это его Земля, это его язык, это его нравы! И кому как не Мартынову, щадить нашу славу, и понимать — «на что он руку поднимал!».
«Мартынов» — наверное, самая «проклятая» русская фамилия у нас в стране!

«Мартынов» — наверное, самая «проклятая» русская фамилия у нас в стране!

И несчастный Мартынов ради памяти друга, ради чистоты его имени, ради верности святой клятве остаток своей жизни нёс этот «тяжкий крест».
Травля негативно сказалась на здоровье и сократила его годы. Но даже смерть не позволила ему обрести покой. В послереволюционные годы намеренно был разрушен фамильный склеп Мартыновых, а останки Николая Соломоновича утоплены в пруду.

Вот такая несправедливость!

Поэтому, лично для меня, принятие версии самоубийства Лермонтова, кроме установления истины, ещё и означает помилование, реабилитацию, восстановление чести и доброго имени русского дворянина, интеллигента, отважного офицера Николая Соломоновича Мартынова.

А это крайне важно не только для российской, но и для всей мировой истории!

И, полагаю, моя версия ни в коей мере не запятнает имя великого Лермонтова. Независимо от того, как он погиб, Лермонтов останется великим поэтом великой России. Его будут так же читать, боготворить, и им будут так же гордиться!

Санкт-Петербург. 6 февраля 2024 года.

А.С. Пушкин.  Художник П. Соколов. 1836

Алексей Козырев
Операция «Два конверта»

Для начала вкратце сравню две дуэли: Пушкин — Дантес и Мартынов — Лермонтов.

Дуэль.  Рисунок М. Лермонтова 1833 г.

По обстоятельствам дуэли Лермонтова с Мартыновым существуют десятки вопросов, множество «белых пятен», в отличие от дуэли Пушкин — Дантес, в которой, вроде бы, всё ясно и понятно: где была дуэль, когда, личности и количество секундантов, кто стрелял первым, кто вторым, из какого оружия пр. И это, действительно, так…, кроме одного «Но», касающегося ПРИЧИН дуэли! Вот, как раз тут у Пушкина и Дантеса ясности нет. В первую очередь, это касается тайны, так называемого, «пасквиля», полученного осенью 1836 года Пушкиным и рядом, приближенных к нему лиц, который, возможно, и стал главным раздражителем, повлекшим за собой дуэль и смерть величайшего поэта и гражданина России Александра Пушкина. Вот на этом «Но» я и остановлюсь!

Естественно — ни я первый! На эту тему исписаны тонны бумаги, изданы и переизданы, напечатаны и перепечатаны тысячи пухлых томов, которые переведены на десятки языков мира… но основной их итог таков: «имя автора и распространителя проклятого пасквиля не узнает НИКТО и тайна эта так и останется неразгаданной!!!».

Смею утверждать, что ЭТО НЕ ТАК! Мало того, ответственно заявляю — эту тайну знают 5 (пять) человек. Перечислю их:

  1. Это, естественно, сам автор. Что, видимо, не нуждается в доказательствах, и, кстати, уже противоречит утверждению, что НИКТО не знает эту тайну.
  2. Это — А. С. Пушкин. Который даже просто в силу своей всеобъемлющей гениальности, не мог не решить эту «простенькую», но очень важную для него задачку, тем более, «по горячим» следам!

Кроме того, Пушкин, в сравнении с другими, обладал ещё одним, притом, решающим преимуществом…, впрочем, об этом преимуществе чуть позже!

  1. Это граф, генерал Александр Христофорович Бенкендорф — шеф жандармов и глава III отделения канцелярии его Императорского Величества.

Граф А.Х. Бенкендорф

Полагаю, что чины и титулы говорят сами за себя, тем более что в те годы (напомню — после «декабрьского восстания» не так уж и много времени утекло) сыск в России находился очень даже «в почёте». Опять же — великая заинтересованность (как-никак, царское поручение), плюс, те же «горячие следы». Ну, не мог Бенкендорф со всей своей стаей сыщиков не познать истину.

  1. Знал и государь Николай I.

Николай I

Знал, хотя бы потому что «всем важным» глава третьего отделения был обязан с государем императором делиться. А иначе для чего, собственно говоря, он тогда вообще нужен? Так что, знает Бенкендорф — знает и Николай.

  1. Знаю автора и распространителя я. Иначе не писал бы сейчас эти строки! Итак — всего пять человек! К финалу нашего сегодняшнего общения к этим пяти прибавитесь и все ВЫ! Если, конечно, мне поверите! Что ж, буду стараться!!!

Для начала, немного о самом анонимном пасквиле и несколько слов об основной существующей версии (назову её классической), трактующей появление этого пасквиля и все последующие события, так или иначе, с ним связанные.
Итак, четвёртого ноября 1836 года Александр Пушкин и ряд его близких знакомых получили по почте пасквиль, ставший судьбоносным для великого поэта.

А.С. Пушкин. Художник О. Кипренский (1827 г.)

Написан пасквиль на французском. Продублирую текст:
«Les Grands-Croix, Couimandeurs et Chevaliers du Sérénissime Ordre des Cocus, réunis en grand Chapitre sous la présidence du vénérable grand-Maître de l’Ordre, S. E. D. L. Narychkine, ont nommea l’unanimité Mr. Alexandre Pouchkine coadjuteur du grand Maitre de l’Ordre de Cocus et historiographe del Ordre. Le sécrétaire perpetuel: C-te J. Borch».

А вот его русский перевод:
«Кавалеры первой степени, командоры и кавалеры светлейшего Ордена Рогоносцев, собравшись в Великом Капитуле под председательством достопочтенного Великого Магистра Орде-на, его превосходительства Д. Л. Нарышкина, единогласно избрали г-на Александра Пушкина коадъютором Великого Магистра Ордена Рогоносцев и историографом Ордена. Непременный секретарь граф И. Борх».
До самого последнего времени, и «классическая версия» с этим согласна, считалось, что данное подметное письмо намекало на недвусмысленные отношения жены Пушкина, Натальи Николаевны, и будущего убийцы поэта, Дантеса.

Наталья Николаевна. Худ. А. Брюллов (1832 г.)

Тем более, что поводов для этого было достаточно, (в первую очередь, со стороны самого Дантеса), да и по времени пасквиль точно попал в пик этих самый ухаживаний, как раз ставших достоянием «злых языков» на светских тусовках. Таким образом, не удосуживаясь серьёзно вникнуть в далеко неоднозначное содержание пасквиля, его воспринимали как некую «дежурную» хулиганскую выходку, злой, но розыгрыш, обидную насмешку, не более. Исходя из этих оценок, и все последующие после пасквиля события, рассматривались как всего лишь некий бытовой семейный конфликт, отличающийся от многих других подобных лишь «величиной фигуры» одного из его участников. А отсюда и поверхностность рассуждений, и недооценка многих поступков (в первую очередь, поступков самого Пушкина), и игнорирование порою крайне важных деталей, тонкостей, нюансов. Всё это в итоге и привело к печальному результату — тайна пасквиля не раскрыта до сих пор! Да, строго говоря, и большой мотивации раскрывать не было, согласитесь! Ну узнаем мы имя этого подлеца, покусившегося на личную жизнь поэта, заклеймим его позором, предадим анафеме. Не узнаем — не заклеймим, не предадим. Так ли уж это важно — всё-таки, дело-то всего лишь «интимное», «житейское», пусть и великого поэта касающееся. Вот, если бы здесь присутствовала большая политика, если бы российские интересы затрагивались, да на Государя императора осмелились наезжать — тогда дело другое! Тогда и эта самая мотивация совсем иная!

Ещё раз повторю — в те ноябрьские дни 1836 года и по сей день, исследователи полагали, что пасквиль намекал на любовную связь Натальи Николаевны и Дантеса. Не более! И в это есть их главная, я бы сказал, фатальная ошибка и далеко не единственная!

Но уже тогда, в пушкинские времена, очень узкому кругу лиц, в первую очередь, автору пасквиля, Пушкину, и, пожалуй, Николаю I, был понятен заложенный в пасквиль глубинный политический подтекст. Очень изощренный, и, вместе с тем, вполне конкретный, масштабный, и, однозначно, опасный. Для того, чтобы его понять, недостаточно было только прочесть пасквиль (пусть даже и несколько раз), необходимо было знать определённые тонкости столичной светской жизни тех времен, понимать политическую ситуацию (внутреннюю и внешнюю), касаемую России, ориентироваться в оценках и характеристиках ряда звучных имен и фамилий, не слишком далеко стоящих от российского трона. Обладая всем вышеперечисленным, и достаточным количеством «серого вещества», можно было понять, что пасквиль никак не тянул на чью-то хулиганскую выходку, что фигура Дантеса никак не соответствовала преследуемым целям, а пасквиль твердо намекал на соответствующие отношения жены Пушкина и самого Государя императора.

А. С. Пушкин с женой на придворном балу». Худ. Н. Ульянов (1937г.)

Очень коротко о том, откуда взялись столь серьёзные выводы? Иначе — в чём скрытый смысл пресловутого пасквиля? Дело в том, что «Великий магистр Ордена» Нарышкин был не только высокопоставленным царедворцем, но и царственным же рогоносцем, поскольку его жена М. Нарышкина, знаменитая красавица, была много лет любовницей Александра I. За что, кстати, Нарышкин не брезговал регулярно получать от Государя приличные «премиальные». Правда, затем данная особа благополучно сбежала и от императора, и от мужа с молодым адъютантом в Париж. Но это уже, как говорится, «совсем другая история».

Александр I

М. Нарышкина

Если же вернуться к диплому, то там Пушкин ещё и назван «коадьютором», то есть, заместителем Нарышкина. Да и подпись графа Борха появилась никак не случайно. И. Борх был тоже камер-юнкером, жена его Л. Голынская известной распутницей, а он сам ещё и рогоносцем. К тому же авторы анонимки пророчили Пушкину должность историографа, ядовито намекая на полученное им покровительственное разрешение от Николая I заниматься в государственных архивах. Опять же за «премиальные». Таким образом, совершенно очевидно, что пасквиль намекал на любовную связь жены поэта и Николая I. Таков вывод. Сразу оговорюсь, не только я его автор. То, что в пасквиле есть неприкрытый намек на царя заметили и некоторые современные пушкинисты, но то, что это политический удар, притом, именно, по нашему государству — этого авторства я не отдам никому.

А основано оно на том, что, казалось бы, безобидное письмо, на самом деле, должно было «столкнуть лбами» двух первых лиц государства российского — официального его главу Николая I и главную гордость России Александра Пушкина! А это несомненно могло очернить фигуру правителя, внести раскол внутри государства, подорвать его международный имидж, в итоге, однозначно, сыграть на руку, увы, как всегда, многочисленным недоброжелателям России. Не много, ни мало! То есть, пасквиль написан, в первую очередь, не против Пушкина, а против России, и, соответственно, писал его, опять же, в первую очередь, не враг поэта, а враг государства. Понятно, что одно, ни в коем случае, не отменяет другого. Запомним это — «пасквиль написан рукой врага России!!!». Вот какова «цена» этого клочка бумаги!

Почему пришел к этому заключению, абсолютно не вписывающему в «классическую версию» (да, и во все иные) я, а ни кто-то другой? Возможно, в первую очередь, потому что с самого раннего детства я был влюблен в Пушкина! Боготворил его! Давным-давно, с «легкой руки» Аполлона Григорьева появилось известное выражение: «Пушкин — наше всё». Обычно, произнося его, многие вкладывают в смысл некоторую толику доброй иронии. Но только не я! Пушкин для меня, действительно, ВСЁ! На вопрос «кто лучший поэт?» — я, не раздумывая, отвечаю: «Пушкин». «Лучший прозаик?» — «Пушкин!». «Самый гениальный мыслитель?» — «Тоже Пушкин!». Посему уверен — чтобы заниматься Пушкиным, его непременно, надо любить!!!

И ещё — когда жизнь мне ставила (и ставит) какие-то очень важные вопросы, значимые проблемы, я обращаюсь не к словарям или к википедии, я обращаюсь к Пушкину. И, можете мне поверить, не было случая, чтобы я не нашел ответ! Пример? Пожалуйста! Притом, свежий! Совсем недавно произошел чудовищный теракт в «Крокусе». Погибло много ни в чём неповинных людей! Страшное преступление! И, что вполне естественно, снова всплыл вопрос о смертной казни. Далеко не праздный и для меня вопрос. Дело в том, что уже почти четверть века я бессменный председатель комиссии по помилованию Санкт-Петербурга, и тема эта, так или иначе, меня постоянно касалась, притом не только на официальных заседаниях этой комиссии. В частности, спектакль, по написанной мною пьесе «об одном заседании комиссии по помилованию — «Казнить нельзя помиловать», с лучшими питерскими актёрами объездил всю страну, а снятый фильм с тем же названием стал победителем крупных международных кинофестивалей. Но, тем не менее, признаюсь, даже я не могу твердо и однозначно ответить: «За смертную я казнь, или против». И не я один такой! Как быть? Правильно, надо спросить у Пушкина! Открываем финал поэмы «Цыганы».

Иллюстрация к поэме «Цыганы». Рисунок А. Кившенко (1859 г.)

Вот слова мудрого Старика:
«Мы дики; нет у нас законов,
Мы не терзаем, не казним
Не нужно крови нам и стонов
Но жить с убийцей не хотим.
…».

Ответ получен: «Казни — нет!». «Но и с убийцей жить не хотим» — прямая отсылка к «пожизненному». И, поверьте, таких примеров у меня десятки. Повторю — не было случая, чтобы Пушкин не дал мне ответ на тяжелые и судьбоносные вопросы! Поэтому я фанатично и безоговорочно доверяю Пушкину. Опять же, в отличие от некоторых «пушкиноведов», которые либо не удосуживаются обратиться к Пушкину, либо просто ему не доверяют. Они считают себя профессиональнее и умнее Пушкина! Они лучше поэта знают литературу и историю пушкинского периода, лучше, чем Пушкин разбираются в его друзьях и недругах и даже расценивают поступки самого Пушкина и их мотивацию лучше, чем он сам! Потому и исписаны те самые тонны бумаги, изданы и переизданы, напечатаны и перепечатаны тысячи пухлых томов, переведенных на десятки языков мира и прочее, и прочее, и прочее. А результат этой бурной деятельности, хорошо известен и абсолютно естественен: «имя автора и распространителя проклятого пасквиля не знает НИКТО и тайна эта, по всей видимости, так и останется неразгаданной!!!». Так давайте же не будем умнее гения и зададим ему самому наш главный вопрос: «Скажите, дорогой Александр Сергеевич, кто же, всё-таки, автор и распространитель этого проклятого пасквиля, в итоге, стоящего Вам жизни?». Не сомневаюсь, что, если бы не тот роковой выстрел Дантеса у Чёрной речки, мы бы получили четкий и однозначный ответ.

Худ. А. Бруни. Пушкин на смертном одре (1837 г.)

Но, увы, выстрел прозвучал… А, значит, простого решения нет, и придется потрудиться. Но, всё равно, там, где это возможно, будем опираться на факты и изложения событий, найденных у самого Пушкина, и только в тех случаях, когда у Пушкина этого нет (всё-таки, «воды немало утекло») будем тщательно отбирать другие, незапятнанные фальсификациями и «целями любой ценой» источниками. Есть и ещё, чисто объективное обстоятельство, подтолкнувшее, именно, меня к таковой оценке пасквиля — у меня (в отличие от «других»), за плечами вполне определённый и весьма конкретный политический опыт. Плюс время, в которое мы живем, увы, лишний раз привело меня к этому выводу. Дело в том, что, нынешние политические события в мире особенно наглядно обнажили многочисленную армию воинствующих русофобов, как вне, так и внутри страны, старающихся максимально «нагадить» России, мечтающих о её ослаблении и поражении.

Были таковые и в те далекие пушкинские времена, которые, кстати, в плане политической ситуации, тоже были совсем не простыми. Вспомним хотя бы о том, что не столь уж много времени утекло с окончания трудной и кровавой отечественной войны 1812 года, последствия которой многих в Европе совершенно не устраивали. Да и в описываемые годы то и дело разгорались вооруженные конфликты. То в Бельгии и Нидерландах, то в Польше и Турции, в той же Франции. И, практически, во всех них, в той или иной мере, затрагивались жизненно важные интересы России, и, соответственно, самой же России зачастую приходилось эти интересы отстаивать. Притом, не только дипломатическими средствами. И далеко не все за пределами России, а кое-кто и внутри её, желали ей в этом успеха. Не сомневаюсь, что профессиональные историки расширят перечень политических событий пушкинских времен, подтверждающих мою мысль, но думаю, что и приведенных примеров вполне достаточно, чтобы утверждать: Пасквиль написан рукою злобного политического врага России.

А есть ли у меня основания, именно, Геккерена считать «злобным врагом России», да и вообще имеющим желания и способным на такую серьёзную политическую провокацию? Для начала воспользуюсь выбранным доказательным путём — обращусь к самому Пушкину! По всей видимости, реальная деятельность посланника Нидерландов в России барона Геккерена была прекрасно известна Александру Сергеевичу. В частности, скорее всего, у него были и веские доказательства того, что посол Нидерландов в России не только занимается делами, противоречащими интересам России, но и противоречащими интересам самих Нидерландов! Такой «двойной агент». Не об этом ли пишет Пушкин в своем ноябрьском письме Геккерену, угрожая дать ход этому «грязному делу» и обесчестить посла в глазах дворов «нашего и вашего…, к чему имел и возможность, и намерение…»?
Знал об этом Пушкин или нет, но это была не первая попытка Геккерена «сталкивания лбами»! Буквально, месяцем ранее он уже пытался рассорить того же Николая I и голландского принца Вильгельма Оранского, кстати, женатого на сестре Николая.

Мария Павловна и принц Вильгельм

Вот что Оранский пишет Николаю: «…как же это случилось, что ты мог говорить о моих домашних делах с Геккерном…, он изложил все это в официальной депеше, которую я читал, и мне горько видеть, что ты находишь меня виноватым…». Так что, как видите, и тут Геккерен наследил, в очередной раз продемонстрировав знакомый «почерк». Правда, желаемого результата не добился — «высокие стороны», к их чести, смогли договориться, что видно из слов Оранского в очередном письме Николаю: «…Геккерн получит полную отставку тем способом, который ты сочтешь за лучший. Тем временем ему дан отпуск, чтобы удалить его из Петербурга.

Всё, что ты мне сообщил на его счёт, вызывает моё возмущение, но, может быть, это очень хорошо, что его миссия в Петербурге заканчивается, так как он кончил бы тем, что запутал бы наши отношения бог знает с какой целью…». Впрочем, «цель» эта и не была бы тайной для Оранского, вспомни он хотя бы тот факт, что титул барона Геккерн получил не в Нидерландах, а, как ни странно, во Франции от самого Наполеона Бонапарта! То есть, получается, был отмечен за верную службу оккупантам своей родной страны, чьи интересы в дальнейшем он представлял! Этакий даже не «двойной», а «тройной» агент. А мы вспомним и то, что его, так называемый, «сынок» Дантес был французским подданным, и то, что вызов Пушкина на роковую дуэль был составлен Геккереном и официально предъявлен через секретаря, именно, французского посольства виконта д’Аршиака, представлявшего французские, а не нидерландские интересы. Так что политические выпады Геккерена, направленные против России и её правителя Николая I, вполне логично вписываются и в логику его поступков, и в вехи бурной биографии. И тогда возникает вопрос, неужели посол Нидерландов в России Геккерен все эти провокации учинял по собственному разумению и инициативе? Конечно же, нет! Без сомнения, за ним стояла политическая фигура значительно более весомого ранга, чьи указания Геккерен безоговорочно выполнял и чьим покровительством пользовался. Не буду отвлекаться от основной темы и вычислять, эту фигуру, но, если кто-то захочет это сделать, предполагаю с большими трудностями не столкнется — достаточно проследить за успешной карьерой «семейки», после её выдворения из России. Так Геккерен многие годы был полномочным представителем при императорском дворе в Вене, награждён рядом государственных орденов, в том числе Орденом Нидерландского льва, а в 1872 году был удостоен почётного пожизненного звания государственного министра. Не отставал от «папашки» и Жорж Дантес, тоже сумев построить блестящую карьеру. Он был депутатом, потом мэром Сульса, представителем Наполеона III, а в 1855 году был награждён австрийским императором Францем Иосифом орденом Почетного легиона.

Орден Почетного легиона

Вот, что, не скрывая ликования, писал об этом Геккерн старший: «Были три императора и один молодой француз. Могущественный монарх изгнал его из своей страны в самый разгар зимы, в открытых санях, раненного! Два других государя решили отомстить за француза. Один назначил его сенатором в своем государстве, другой — пожаловал ему ленту большого креста! Вот история бывшего русского солдата, высланного за границу. Мы отмщены, Жорж!». Впрочем, и сам Дантес неоднократно говорил, что дуэль и последующий вынужденный отъезд из России стали стартом его успешной карьеры. Как говорится, «награды нашли своих героев!».

Так что нет сомнения, что Геккерен, во-первых, был прожженным политиком, во-вторых, ненавидел Россию. Подтверждение этой ненависти можно отыскать и через десятилетия далеко за пределами России. Вот выдержки из текста секретной депеши в Петербург, написанной в июне 1853 года, накануне Крымской войны, русским дипломатом П. Киселевым: «…французское правительство употребляет все возможные меры с целью вооружить Австрию против России. Интересно, что очень враждебную России активную роль в этих франко-австрийских секретных переговорах играл старый барон Геккерн, тот самый, который так гнусно и позорно вел себя в роковом деле поединка его „приемного сына“ Дантеса с Пушкиным».

Полагаю — достаточно аргументов, подтверждающих политическую составляющую пасквиля и изобличающих Геккерена как врага России, притом, ярого и действенного! И остается только удивляться, что приведенные выше многочисленные и убедительные аргументы, ранее не были замечены.

И, я, пожалуй, знаю почему… — вчитываясь в те самые толстые тома исследований жизни и гибели Пушкина, я, увы, обнаружил, что величайший гражданин, гениальнейший поэт, как, впрочем, и прозаик, оставался для ряда авторов не более чем объектом исследования. А как можно иначе объяснить приписываемую Пушкину неспособность противостоять многочисленным сплетням и нападкам на него самого и его семью, иногда достаточно примитивным, рисовать его неким пассивным наблюдателем судьбоносных событий, безвольно плывущим по течению «мнений света», как можно игнорировать его выводы и оценки, откровенно не доверяя его гению?! А все эти изощренные «копания в белье», «стояния со свечкой», смакования подробностей интимной жизни поэта и его окружения, естественно, с последующим предъявлением всей этой грязи «широкой общественности»?! «Цель оправдывает средства» — скажут они, даже не понимая, что ЭТО НЕ ТОТ СЛУЧАЙ! Чего, к примеру, стоят слова ряда исследователей биографии поэта о том, что Пушкин сам сочинил пасквиль, ради того, чтобы затем написать донос Бенкендорфу об авторстве Геккерена. Мол, такова жестокая, но справедливая месть поэта. Видимо, о понятиях «честь», «совесть», то, чем так дорожил поэт, эти «исследователи» решили судить по себе. А что стоит организованная одним из «великих пушкинистов» П. Щеголевым почерковедческая экспертиза, проведенная неким ленинградским криминалистом Алексеем Сальковым, утверждающая, что: «Пасквильные письма написаны, несомненно, собственноручно князем Петром Владимировичем Долгоруковым»?! Правда, через пару десятков лет другая экспертиза столь же категорично докажет обратное: «Кем угодно, но только не Долгоруковым сей пасквиль написан!». А как же тогда заключение Салькова и выводы Щеголева? По свидетельству ещё нескольких пушкинистов, на этот вопрос с иронией отвечал известный ученый, профессор В. А. Мануйлов, работавший одно время помощником Щёголева: «Ну, какая там, помилуйте, экспертиза. Просто Пал Елисеич поставил Салькову бутылочку, и тот написал, что требовалось». Вот так! Всё оказывается очень просто — «за бутылочку»! С одной стороны, чистой воды жульничество, фальсификация…, с другой, вроде бы, тоже «средства», цель оправдывающие! Приведу слова И. Тургенева: «С ногами, осквернёнными грязью дороги, недостойно войти в чистый храм…». Сомневающимся в «чистоте пушкинского храма», я бы порекомендовал от Пушкина держаться подальше.

Но вернусь к четвёртому ноября, когда Александр Пушкин и ряд его близких знакомых получили по почте пасквиль…». Сколько же всего было этих самых «близких знакомых», получивших пасквиль? Как мы и договорились, вновь обращаемся к Пушкину. Вот строчка из его письма Бенкендорфу: «…я узнал, что семь или восемь человек получили в один и тот же день по экземпляру того же письма, запечатанного и адресованного на моё имя под двойным конвертом…». Таким образом — семь или восемь! Поясню, что значит «под двойным конвертом?». Приведу документальное описание одного из пакетов: «Данное письмо имеет два адреса. На его отдельной обложке, играющей роль некоего наружного конверта, печатными буквами стояло: «Графу Михайле Юриевичу Виельгорскому, на Михайловской площади, дом Графа Кутузова». Внутри этой обложки находился и сам Диплом. Написан на «большом листе бумаге», также сложенный пополам и запечатанный красной сургучной печатью. Очень странной печатью. На обложке Диплома было написано — Александру Сергеичу Пушкину. Притом, слово «Александру» было явно переделано из «Александри».

Вот нечто подобное с утренним почтальоном и получили эти самые «семь или восемь» близких Пушкину людей. Получил письмо с Дипломом и сам Пушкин. А теперь на секунду попробуем поставить себя на место одного из этих получателей. Итак — слуга со словами: «Вот только что почтальон принес…» — передает вам письмо. На нем печатными буквами ваши имя, отчество, фамилия и очень подробный, до мелочей прописанный адрес. Но, что удивительно, имени и адреса отправителя на конверте нет. Вы, естественно, вскрываете конверт и с удивлением находите внутри ещё одно письмо с надписью: «Пушкину Александру Сергеичу», запечатанное странной печатью красного сургуча.

Представили, да? А теперь вам надо принять решение, что с этим вторым письмом, явно адресованному Пушкину, вы будете делать? Как поступите? Если вы друг поэта (или, хотя бы — не враг) вы, полагаю, найдете способ передать письмо адресату — Пушкину. Слугу пошлете, по почте отправите, сами отнесете… Я бы, пожалуй, поступил, именно, так, при этом, непременно, письма этого не читая. Как известно, читать чужие письма унизительно. Повторю, если вы не враг Пушкину. Именно так, опять же со слов самого Пушкина, и поступили большинство получателей. А если вы — враг?! Призадумайтесь, но пока с ответом повременим. Хотя, вполне вероятно, что этот враг и есть автор пасквиля, несмотря на то что он тоже письмо получил, так как почему бы для отвода глаз себе тоже его не послать?

Не знаю, но очень и очень вероятно, что не будь этого пасквиля Пушкин бы ещё жил и жил…, и писал! Таким образом, истинный убийца поэта — тот самый, пока неизвестный нам автор этого грязного пасквиля, призванного, как мы помним, не только покончить с великим поэтом, но и «ударить» по государству Российскому. А Дантес? Разве, не он убийца? Дантес, если, конечно, не он сам автор пасквиля (что крайне маловероятно — уж больно мелковат), скорее нечто вроде орудия убийства. Как тот самый пистолет, та самая пуля… Не более! Так кто же тогда этот настоящий убийца?! Кто написал пасквиль? Какие-то следы, несмотря на прошедшее время, должны же остаться. Давайте их искать!

Для начала, попробуем представить себе личность этого автора. В первую очередь, пусть не покажется странным, дурак или не дурак? Дело в том, что это важно, потому что среднего тут не дано. Уж больно велика цена, а, соответственно, и риск этого авторства. Либо, по недостатку ума, как говорится «не ведал, что творил», либо… Почитаем ещё разочек диплом. Автор-то, оказывается, и историю знает, включая её глубокое «закулисье», он тонкий психолог, большой мастер интриги, в совершенстве владеет французским. Получается — никак не дурак! Шуточка-то, однозначно, на Сибирь тянет. Или того хуже! Значит, не дурак! Значит, был уверен в своей безнаказанности и не сомневался, что имя его засвечено не будет! А значит, должен был надежно оборвать все возможные ниточки, которые могли бы привести жандармов Бенкендорфа и прочих интересующихся к его авторству. А, по максимуму, этих ниточек просто не допустить. И вот тут возникает одна очень важная «несуразица» (назову это так) в действиях пасквилянта. Неужели ему было недостаточно написать одно подметное письмо и направить его «главному адресату» — Пушкину?! По-моему, так вполне достаточно! Ведь отдача почти максимальная — всё для того, чтобы больно ударить по Пушкину и, одновременно, «столкнуть лбами» его и Николая достигнуто! Да, и риск минимален хотя бы потому, что письмо — одно!!! Притом с виду вполне обычное, которое вряд ли привлекло бы внимание служителей почты, иных возможных свидетелей, тех же жандармов (содержание писем в те времена нередко просматривалось). При отправке же восьми или девяти вручений, во столько же раз (а, скорее всего, и более) возрастала вероятность выхода из «зоны секретности», а, значит, тем обреченнее на провал становилась эта опасная затея. В то время в Санкт-Петербурге было открыто сто восемь пунктов приема почтовых отправлений. В основном, в «мелочных лавках», кстати, практически не бывающих пустыми. В среднем в день на каждую такую лавку приходилось не более пяти писем. Повторюсь, служба Бенкендорфа была крепкой, работать умела и, при желании, могла «распутать» и не такой «замысловатый» клубочек, тем паче, что суть и адресность пасквиля не могли такового желания у них не вызвать.

Одна из мелочных лавок Санкт-Петербурга

Вывода два. Во-первых, безусловно, есть «несуразность» в действиях пасквилянта, над смыслом которой нам надо поразмышлять. А, во-вторых, с сожалением признаемся, что рассчитывать на решение нашей задачи с помощью самого автора дело малоперспективное. Понятно, что желания автора пасквиля и желания наши тут прямо противоположны — мы хотим найти автора, а он делает всё, чтобы этого не произошло! Вот если бы встретиться с ним, да, как говорится, «прокачать» хорошенько. Но, особо уже не «прокачаешь». А вот Пушкин-то, ведь мог и встретиться, и «прокачать»! И ни на секунду не сомневаюсь, сделал это.

Но вернемся к количеству этих самых пасквилей. Как известно, по почте четвёртого ноября его получил сам Пушкин. Кроме того, вот слова Пушкина (а вы помните, именно, Пушкин для нас «главная истина»): «…я узнал, что семь или восемь человек получили в один и тот же день по экземпляру того же письма, запечатанного и адресованного на моё имя под двойным конвертом…». Итак, «семь или восемь» экземпляров, плюс экземпляр, полученный самим поэтом. Итого — «восемь или девять»! А почему, собственно говоря, ИЛИ? Почему это, постоянно фигурирующее ИЛИ не насторожило всех исследовавших письмо Пушкина Бенкендорфу. Итак, об ИЛИ! Может быть, это просто небрежность Александра Сергеевича? А может, как говорится, «не в курсе был»? Или просто лень посчитать было? Но, напомню, письмо писалось не дружкам по застолью или соседу по именью, а писалось на самый, что ни на есть, верх государственной власти, и не о погоде писалось или планах на вечер, а о самом важном, сокровенном, утверждаю, судьбоносном не только для поэта и его семьи, но и для России! Практически все исследователи и не сомневались в том, что в этом письме выверено не только каждое слово, на и каждая буква и даже запятая. Значит, не лень, значит, не небрежность! Остается — «не в курсе». Тоже не получается. Вспомним текст письма: «…я узнал, что семь или восемь человек получили в один и тот же день по экземпляру того же письма…». УЗНАЛ! Значит, В КУРСЕ! Не скажете же вы, в конце концов — «У меня пять или шесть пальцев на руке»? Естественно, скажете: «Пять». Почему же Пушкин не мог сказать: «Семь»?! Давайте покопаемся в источниках и назовем тех самых семерых: «…доподлинно известно, что кроме самого Пушкина, анонимные письма получили: Вяземский, Карамзин, Виельгорский, Соллогуб, Клементий и Аркадий Россет, Хитрово». Итого семь! Но, ведь, не назвал эту цифру Пушкин! Надо полагать, понимал, что соврал бы. А врать Бенкендорфу, а, следственно, и Царю — себе дороже! Таким образом, получается, что писем было «восемь», но и эту цифру Пушкин тоже назвать не мог! Отчего?! Да потому что тогда «восьмого» получателя пришлось бы предъявить. А его до поры до времени предъявлять было нельзя. Он, этот самый «восьмой» — как раз ключевой адресат. Забегая вперед, скажу — этот самый «восьмой» и есть автор проклятого пасквиля! Таким образом, в итоге получается, что Пушкин указал в письме «семь или восемь» никак не случайно, и не по небрежности или лени, или не был «в курсе», а потому что, тем самым, исключил возможность уличить его во лжи и, одновременно, оставил себе возможность для манёвра. Того самого манёвра, который, в конечном итоге, и привел его к установлению автора пасквиля. Не нарушая определённой интриги, прямо сейчас я этого автора и назову. Опять же, традиционно обратившись к самому Пушкину. Вот, что он пишет в том самом письме от 21 ноября 1836 года Бенкендорфу: «…по ви¬ду бу¬маги, по сло¬гу пись¬ма, по то¬му, как оно бы¬ло сос¬тавле¬но, я тот¬час рас¬познал, что оно от инос¬тран¬ца, че¬лове¬ка выс¬ше¬го об¬щес¬тва, дип¬ло¬мата. Я за-нял¬ся ро¬зыс¬ком…, и я удос¬то¬верил¬ся, что бе¬зымян¬ное пись¬мо ‒ от г-на Экер¬на…»!!!

Всё, точка поставлена! Автор письма Геккерен! И можно в этом не сомневаться, как не сомневался в этом сам Пушкин. Поверьте, Пушкин редко ошибался! Вот, что пишет князь Вяземский великому князю Михаилу Павловичу: «Как только были получены анонимные письма, Пушкин заподозрил в их сочинении старого Геккерена и умер с этой уверенностью. Мы так никогда и не узнали, на чем было основано это предположение»…

Так что, автор Геккерен! Притом, он один! «Сыночек» Дантес, как говорится, ручку не прикладывал. Написано чётко и ясно — ГОСПОДИН Экерн (не ГОСПОДА…). Кстати, буквально несколько слов об этой сколь странной, столь и мерзкой «сладкой парочке». «Так называемый сынок», «семейка», «любимый папашка» и пр., — не я один достаточно часто употребляю эти, заключенные в кавычки, выражения, говоря об отношениях двух Геккеренов. Практически ни для кого не секрет, что Дантес и Геккерен-старший находились в тесной и долгой гомосексуальной связи, хотя и всячески пытались таковую скрыть. Отсюда и процедура усыновления «великовозрастного» Дантеса, кстати при живом и здоровом отце, и приступы ревности «папашки» к увлеченности Дантеса Натальей Николаевной, и их откровенно интимная «семейная» переписка, и соответствующие выводы из писем Пушкина, и многое, многое другое. Так что сомнений здесь быть не может и, уши, так трепетно почитаемой ныне на «дружеском» нам Западе, ЛГБТ братии, в этой «парочке» торчали во весь рост. Пожалуй, лишь при одном НО — в отличие от известной Эллочки Щукиной, слово «гомосексуалист» в те далекие времена не употребляли, а использовали некое сокращение от более житейского и понятного, звучащее как «аст». Что, впрочем, на сути вопроса не отражалось. Вообще, о засилии в Петербургских высоких кругах «семеек» подобного толка написано достаточно, включая и едкие эпиграммы самого Пушкина. Вспомним хотя бы одну, посвященную «дружбе» министра народного просвещения графа Уварова с главным цензором Пушкина Дондуковым-Корсаковым, получившим за сии отношения должность вице-президента Академии наук:
«В Академии наук
Заседает князь Дундук.
Говорят, не подобает
Дундуку такая честь;
Почему ж он заседает?
Потому что ж*** есть».

Думаю, не надо тешить себя надеждой, что столь уважительные и милые строки могли способствовать возникновению искренней любви их героев к великому поэту, и, посему, остается только догадываться о степени и конкретики участия «нетрадиционных», и в предыстории с пасквилем, и в обстоятельствах самой гибели Пушкина. Я вполне терпимо отношусь к подобным людям, но, как говорится, «из песни слов не выкинешь», и то, что трагедия случилась не без их участия, надо понимать, ни у кого сомнений нет.

Но вернемся к пасквилю. Итак, благодаря Пушкину, нам стал известен автор пасквиля. И, пожалуйста, обратите на это серьёзнейшее внимание, именно, «автор», а не «автор и распространитель», которого, не сговариваясь, искали и ищут пушкинисты, предполагая, что это один и тот же человек! То есть, никто до сего момента даже не предполагал, что автор пасквиля и тот, кто его размножил и распространил лица разные! А ведь, именно этот факт, как говорится, «ставит всё на свои места»! Становится понятна мотивация действий, их смысл и, в итоге, упрощается поиск конкретных лиц. Итак, с этого момента, лицо номер один, автор пасквиля нам уже известен — это Геккерен. Остается вычислить лицо номер два — распространителя. И вот тут (что само по себе, крайне редко) искать прямой ответ у самого Пушкина занятие неблагодарное. Не найдем. Потому что Пушкин этого не хотел! И, тем самым, (опять же, спасибо поэту) заставил нас задаться вопросом — а, собственно говоря, почему он не хотел? Ответ лишь один — потому, что распространитель он сам, и в планы его никак не входило нас, или ещё кого-то об этом информировать. Впрочем, некоторые современные пушкинисты и к этому выводу тоже пришли. Мало того, ещё и достаточно четко его обосновали, отчасти меня от этого избавив. Есть, правда, одно, огромное НО! Оно нам известно — все они были уверены в том, что не только размножил и распространил, но и СОЧИНИЛ пасквиль, один и тот же человек. И этот человек — Пушкин. И эта пусть одна, но фатальная ошибка, потянула за собой целый ворох новых ошибок, в первую очередь, касающихся мотивации Пушкина. Зачем?! Но, как только мы разделяем автора и распространителя, всё четко и органично встает на свои места.

Начнем с авторства. Был ли смысл Пушкину самому на себя придумывать этот грязный пасквиль? Ни малейшего! Называть себя жалким рогоносцем, любимую супругу чуть ли не потаскушкой, а Государя императора, отпетым совратителем и негодяем — зачем???!!! Известно, что больше всего на свете поэт боялся стать посмешищем, как раз в делах семейных, что он очень любил жену и доверял ей и что, у него не могло быть ни малейшего желания и повода входить «в клинч» с Николаем I, к которому он относился никак не без уважения.

Поэтому-то, через пару дней после получения пасквиля, Пушкин и пишет письмо министру финансов Канкрину о желании «…уплатить долги сполна и немедленно…», и, чтобы царь не знал об этом, так как «…боюсь, что он прикажет простить мне долг и тогда попаду в весьма тяжелое и затруднительное положение». Это очередной пример того, как Пушкин боялся, что материальная зависимость от Николая I в глазах света может уравнять его с Нарышкиным, как мы помним, получавшего «премиальные» от Александра I за бесчестие своей жены. То есть, это письмо Канкрину, больно ударяющее, по и без того сложному, семейному бюджету Пушкина, стало крайне нежелательным следствием полученного пасквиля, что ещё раз подтверждает предположение, что автором пасквиля мог быть кто угодно, но только не Пушкин.

Кроме того, и мы об этом уже говорили, данное письмо наносило вред не только Пушкину, Наталье Николаевне и Николаю, оно ещё и больно ударяло по государству российскому. Всё это, включая означенный политический аспект, позволяет считать Пушкина автором пасквиля только в том случае, если он, Пушкин, сошёл с ума. И никак иначе! Но, поверьте мне, с чем-чем, а с умом у Пушкина всегда всё было в полном порядке. А, значит, пасквиль придумал и писал не он. Увы, но к этой мысли так и не смогли прийти такие опытные исследователи Пушкина как: Николай Петраков, Анатолий Королев, Владимир Орлов, Александр Лацис, Владимир Казаровецкий, Александр Костин и др. Но зато, и надо отдать им должное, запутавшись в авторстве, некоторые из них сумели аргументировано и убедительно доказать, что, именно, Пушкин пасквиль размножил и распространил. И спасибо им за это.

А если вернуться к вопросу авторства, то теперь мы и так знаем, притом, знаем от самого Пушкина, что автор — Геккерен. Именно его подметное письмо с пасквилем и получил поэт. Но не четвёртого ноября, как все остальные, а раньше. Либо в конце октября, либо, что более вероятно, второго ноября. Именно эта дата первоначально стояла в черновике письма Бенкендорфу, но потом, пушкинской же рукой исправлена на четвёртое ноября.

Обрывок черновик письма А. Пушкина Бенкендорфу

То, что Пушкин получил пасквиль не четвёртого, а второго ноября говорят и его строчки из черновика письма Геккерену: «…после менее чем трехдневных розысков (прошедших после получения пасквиля) я уже знал полностью, как мне поступить… (вызов на дуэль Дантеса) …». Но по общепринятой версии пасквиль Пушкин получил утром четвёртого ноября и четвёртого же вечером отправил Дантесу вызов на дуэль. Где же эти «менее трех дней поисков»?! Некоторые пушкинисты, опять же те, кто умнее Пушкина и не верят ему, сочли, что «в порыве гнева поэт ошибся, не заметив, что противоречит сам себе»! И опять — Бог с ними! А вот мы-то с вами сейчас можем поставить всё четко и убедительно на свои места: утром второго ноября Пушкиным получен пасквиль, затем следуют эти самые «менее трех дней розыска», и четвёртого ноября наносится самый болезненный удар вычисленному автору пасквиля — вызывается на дуэль его «любимый сыночек». Тем самым Пушкин не только защитил свою честь, но и публично заявил, что коварные замыслы автора им раскрыты! Вот полные ехидства его строчки из этого же черновика письма Геккерену: «Если дипломатия ничто иное, как искусство знать о том, что делается у других, и разрушать их замыслы, то вы отдадите мне справедливость, сознаваясь, что сами потерпели поражения на всех пунктах».
А теперь, попробуем представить себе, что же происходило утром второго ноября в доме на Мойке. Итак, слуга приносит Пушкину полученный по почте конверт без имени и адреса отправителя. Вскрыв конверт, Пушкин находит в нём известный нам Пасквиль. Читает. Полагаю, что много времени Александру Сергеевичу не понадобилось, чтобы оценить главный смысл, скрытые подтексты и гнусные цели, заложенные в тексте. И, естественно, сразу же появился самый важный для него вопрос — КТО?! Считаю, что версия — «авторства Геккерена» возникла у него первой. Вспомним хотя бы хорошо известные нам строчки из письма Бенкендорфу: «… по ви¬ду бу¬маги, по сло¬гу пись¬ма, по то¬му, как оно бы¬ло сос¬тавле¬но, я ТОТЧАС рас¬познал, что оно от инос¬тран¬ца, че¬лове¬ка выс¬ше¬го об¬щес-тва, дип¬ло¬мата…». Кстати, это же, чуть позже, подтвердил и лицейский товарищ поэта, директор питерской типографии М. Л. Яковлев. Он профессионально утверждал, что бумага, на которой был написан диплом, полученный Пушкиным, была «нерусского производства, облагаемая высокой пошлиной и, скорее всего, принадлежала кому-то из иностранных дипломатов». Следует (на будущее) добавить, что остальные экземпляры пасквиля были написаны на дешёвой, общедоступной бумаге. Версия об авторстве Геккерена так же четко укладывалась и в известный принцип — ищи «кому это выгодно». А выгодно только Геккерену. Рассорить Пушкина с Николаем, тем самым ударив по самой России, как-то обезопасить «любимого» сынка Дантеса от грозящего дуэлью конфликта с поэтом «переведя стрелки» на царя, одновременно, утолить свои ревностные чувства в отношении тяги «сынка» к Наталье Николаевне, спровоцировав возможный отъезд семьи Пушкина из Петербурга — всё это, прямой и понятный интерес Геккерена, и только его! Впрочем, всего перечисленного и не надо было Пушкину, чтобы заподозрить в авторстве Геккерена — ведь, ясно, что письмо писал враг, а более заклятого врага, нежели семейка Геккеренов у Пушкина и не было. Итак, Пушкин пришел к выводу: да, почти наверняка — Геккерен! Но всё же — ПОЧТИ! А надо бы наверняка! Тем более, что авторство это ещё и публично предъявить придётся, ведь не только «дела семейные», но и вполне государственные затронуты, просто так не оставишь. Посему нужны какие-то доказательства, улики. Желательно прямые. Но вряд ли их опытный дипломат оставил. Тогда хотя бы косвенные, полученные, к примеру, известным методом исключения, тем более что, пусть и невелика вероятность, но мог же и ещё кто-то быть автором пасквиля! Недаром с момента гибели поэта и до сих пор возникало и возникает множество имен этого авторства. И самые невероятные, а, порой, даже весьма убедительные. Перечислю те имена, которые назывались чаще всего, это: Петр Долгорукий, Иван Гагарин, Александр Раевский, Владимир Соллогуб, Мария Нессельроде, Фаддей Булгарин, Филипп Брунов, Сергей Уваров, Идалия Полетика, Петр Вяземский и многие другие, включая даже сестру жены поэта Александру Гончарову… Стоит обратить внимание, что в данном перечне предполагаемых авторов пасквиля и списке получателей конвертов с пасквилем, разосланных Пушкиным есть одни и те же лица. К примеру, Соллогуб. Вполне возможно, что в отношении именно его у Пушкина и могла быть какая-та «тень сомнения», обусловленная, в частности, несостоявшейся дуэлью между ними. Однако, когда тот сам принес поэту конверт, притом, с целой печатью, все подозрения отпали сами собой.
Но вернемся в дом на Мойке. На календаре второе ноября 1836 года. Пушкин в своем кабинете с Пасквилем в руках. Злой и оскорбленный. Он обязан вычислить автора и сурово его покарать. Иначе это не Пушкин!

Дом на Мойке, 12

Кабинет А.С. Пушкина

Мозг поэта лихорадочно просчитывает варианты ответного хода. И он этот ход найдет и, непременно, его сделает. Опять же — иначе это не Пушкин! Не думаю, что долго приходила к поэту мысль о нескольких двойных конвертах, ведь замысловатость сюжета, хитроумность интриги, непредсказуемость развязки — всё это крайне характерно для его творчества, во всём этом Пушкин чувствовал себя как «рыба в воде». Итак, идея есть! Размножить этот Пасквиль и разослать его в двойных конвертах нескольким получателям, непременно опечатав второй конверт замысловатой сургучной печатью. О возможности владения Пушкиным таковой печатью, ещё с времен его масонства, написано много и достаточно убедительно, поэтому повторяться не буду. Предполагаю, что Пушкин, составляя список адресатов исходил из следующих мыслей. Первое и главное — среди них должен быть Геккерен. Второе — в целях не вызвать подозрения, в списке должен быть и он сам — Пушкин. Третье — все адресаты не должны казаться «лишним звеном» в цепочке с Геккереном. Четвёртое — это должны быть люди, чьи подробные адреса он прекрасно знал и которые навряд ли стали бы выносить «сор из избы». Далее следовало послать слугу, чтобы отнес конверты в одно из почтовых отделений. Есть предположение, что это было отделение № 58 (цифра написана чернилами рядом с почтовым штемпелем на одном из конвертов) в одной из мелочных лавок Большой Коломны на улице Покровской или Прядильной в доме мещанина Фомина, буквально в ста метрах от дома, в котором одно время жил Пушкин (ныне Фонтанка, д. 185).

Дом на Фонтанке, 185

Карта Санкт-Петербурга середины XIX века

Вполне возможно, это отделение Пушкин выбрал не случайно. Во-первых, достаточно далеко от дома на Мойке, то есть, не заподозрят, во-вторых, место знакомое, найти слуге проще.

Главное для Пушкина в этой затее, естественно, было вычислить автора, сравнивая и сопоставляя поведение и поступки восьми адресатов, вполне вероятно, «усилив эффект» ещё какими-либо последующими ходами, провоцирующими «автора» на ошибку, о которых, увы, мы можем только догадываться. Этакий, срежиссированный Пушкиным детективный спектакль, с главной отгадкой в финале. Кстати, Александр Сергеевич, даже не был автором этой пьесы — и много раньше, и после него подобный классический прием, называемый «ловушкой для крыс», широко применялся и в практической криминалистике, и в творчестве писателей детективов. Кому-то это покажется странным, но могу предположить, что эту идею Пушкину подсказал Уильям Шекспир. То, что Пушкин зачитывался и хорошо знал Шекспира, не секрет. В частности, он неоднократно использовал цитаты, к примеру, из «Гамлета» — и в «Евгении Онегине», и в «Моцарте и Сальери». Так что именно пьеса «Гамлет», скорее всего и стала некоей подсказкой для Пушкина. Вспомним хотя бы момент из второй сцены третьего акта, где принц датский устраивает театральное представление, которое называет «Мышеловкой». Задача понятна — на сцене насильственной смерти отца, вместе с Горацио понаблюдать за реакцией своего дяди, короля Клавдия, дабы уличить того в братоубийстве. И в результате Клавдий выдает себя — реакция и последующие действия полностью изобличают его как преступника! Таким образом, используя трюк «ловушка для крыс», Гамлет убеждается в виновности Клавдия, оставляя вне подозрений всех остальных. Вот и в случае с «двумя конвертами есть «невиновные» и есть «свой Клавдий». Для начала попробуем представить реакцию и действия невиновных, то есть тех самых «незапятнанных семерых», получивших двойной конверт. Основная их особенность — они абсолютно спокойны. Кто-то приносит, с нетронутой странной печатью, письма Пушкину, кто-то пересылает их по почте, кто-то, вполне возможно, их уничтожает, но не делая из этого секрета и без труда объясняя мотивацию своего поступка. Но, ещё раз — все спокойны. Да это и логично, коли совесть чиста. А у кого не чиста?! Понимаю, что это не слишком приятно, на давайте попробуем представить себя на месте этого гнусного пасквилянта, который более всего на свете боится быть вычисленным. Представили? Итак, четвёртого ноября по почте вы получаете анонимное письмо с запечатанным странной печатью, конвертом, адресованном Пушкину. У вас просто не может не возникнуть кошмарная мысль о некоей связи этого конверта с пасквилем, отправленным вами тому же Пушкину три дня назад. Ну, а раз такая мысль возникла, то вы, вне всякого сомнения, второй конверт непременно вскроете. Подозреваю, что сильно дрожащими от волнения руками. И тут у вас задрожат уже не только руки, но и ноги и прочее, когда внутри конверта вы обнаружите до боли знакомый пасквиль! Вами же сочинённый. Что это для вас значит? Для начала — однозначно, что вас вычислили! Кто?! Скажем, служитель почты, вскрывший ваше послание Пушкину и решивший немного на вас подзаработать. Плохо это! Ох, как плохо! А возможно, произошла ошибка этого самого почтового ведомства, и письмо доставили не Пушкину, а вообще неизвестному лицу, которое будет вас уже по-крупному шантажировать. Ещё хуже! А если это часть секретной операции служб Бенкендорфа, и вы, как говорится, «под колпаком»? Совсем отвратительно! И тут, прямо как контрольный выстрел в голову, вам в этот же день наносится ещё один сокрушительный удар — вызов на дуэль «любимого» сынка — Дантеса. Вызов совершенно непонятный, казалось бы, без какой-либо мотивации…. Оттого ещё страшнее! Да, не хотел бы я быть на вашем месте, напомню, в случае если вы и есть тот «Клавдий», тот, у кого «совесть не чиста», тот самый автор пасквиля, тот «восьмой» его получатель!

Итак, первая часть задумки Пушкина успешно сработала: вы, как минимум, в панике и способны «наломать дров»! В отличие от всех остальных получателей, которые абсолютно спокойны и не имеют ни малейших оснований «те самые дрова ломать». Повторю, я уверен, что Пушкин предусмотрел и просчитал следующие ходы, о которых мы можем только догадываться. Он же не только сценарист, но и артист великолепный. К примеру, ехидно улыбающийся Александр Сергеевич, подходит к вам со словами: «Любезный, тут к вам по ошибке попало одно письмо на моё имя. Я знаю, что оно у вас, и не сомневаюсь, что оно не распечатано. Верните мне его, пожалуйста». Кроме вас у остальных семерых не возникнет затруднений ответить Пушкину на эту просьбу. А вы, «восьмой», даже не могу представить, что скажете вы вопрошающему поэту?! Уверен, вряд ли вы сможете что-то убедительное придумать, потому что, печать сломана, письмо прочтено, а сами вы в панике, в полном неведении что за всем этим стоит, и, естественно, «ломаете дрова»! Именно так и повел себя Геккерен, заметавшийся по различным знакомым (и не очень знакомым) домам, пытаясь хоть немного прояснить ситуацию, хоть что-то разнюхать, как-то наметить свои дальнейшие шаги. Для начала хотя бы увидеть одно из полученных «безыменных» писем и попытаться его сравнить и с тем, что сам писал, и с тем, что недавно получил. Так седьмого ноября он посылает Дантеса к Виельгорскому, одному из таковых получателей, надеясь, что ему покажут бумагу. Но Виельгорский письма Дантесу не показал. Тогда десятого ноября уже сам Геккерн появляется у пытавшегося «разрулить» ситуацию, Жуковского, и просит предъявить ему письмо, полученное Пушкиным. Судя по всему, тоже получает отказ. Естественно, следует несколько встреч и с самим Пушкиным, но вполне понятно, столь же безрезультатных. Паника Геккерена сквозит и в строчках его письма к «сыночку»: «Ради бога, будь благоразумен, и за подробностями отсылай ко мне, потому что граф Нессельроде показал мне письмо, которое написано на бумаге такого же формата, как и эта записка…».

Вместе с любимым «папочкой» запаниковал и Дантес. Так из достоверных источников следует, что «Дантес, находясь на дежурстве четвёртого ноября, сильно нервничал, и во время инспекторского смотра так нерадиво исполнял свои обязанности командира взвода, что это было отмечено в приказе генерал-майора Гринвальда, по которому поручик Георг Геккерн был наряжен на пять дежурств вне очереди».

Родион Егорович Гринвальд

Смотр Кавалергардского полка

Обращает на себя внимание тот факт, что в этот ответственный для полка день из всех кавалергардских офицеров такое строгое взыскание получил только один Дантес! Но этим проколом Дантес не ограничился, последовала и цепочка других. В её звеньях и безрезультатные попытки переговорить с Пушкиным, и его «шараханья», связанные с вызовом на дуэль, и идиотское по сути письмо, в котором он «отказывается от видов на Наталья Николаевну», и поспешное предложение «руки и сердца» её сестре Екатерине, в конечном счете вылившееся в законный и нежеланный брак и многое, многое другое.

Таковых примеров, демонстрирующих панику «в семейке» Геккеренов, на фоне «полного штиля» в лагерях остальных получателей пасквиля, я мог бы привести ещё немало, но, полагаю, что и этого вполне достаточно, чтобы убедиться в успехе пушкинской (а, отчасти и шекспировской) идеи с двойными конвертами. Не сомневаюсь, что и сам Александр Сергеевич был вполне удовлетворен результатом, а главное, теперь он был абсолютно уверен в том, кто автор пасквиля и потому, к примеру, мог громко заявить княгине В. Ф. Вяземской: «Я знаю автора анонимных писем, и через неделю вы услышите, как будут говорить о мести, единственной в своем роде; она будет полная, совершенная; она бросит человека в грязь»…
Эти слова были сказаны четырнадцатого ноября. А что случилось двадцать первого, то есть ровно через неделю, мы с вами уже знаем. Да, именно, в этот день было написано то самое письмо Бенкендорфу, строки из которого мы не раз приводили. Цель этого письма, как, увы, многие пушкинисты полагали, вовсе не состояла в том, чтобы «нажаловаться» на Геккеренов, бесцеремонно влезающих в семейную жизнь поэта. Нет, конечно же, с этим Пушкин прекрасно разобрался бы сам. Главной задачей письма было через Бенкендорфа достучаться до Николая и привлечь его внимание к политическому подтексту пасквиля и его автору со всеми вытекающими последствиями. Но в эти ноябрьские дни упомянутому письму не было суждено оказаться в руках Бенкендорфа, а, значит, и в руках царя.

В.А. Жуковский

Опять вмешался Жуковский, которого Пушкин, по всей видимости, посвятил во все нюансы этой истории. Крайне обеспокоенный, Жуковский уже на следующий день двадцать второго ноября сообщает Пушкину, что ему удалось договорится с Николаем I о срочной аудиенции. И, буквально сразу, двадцать третьего ноября, таковая встреча Пушкина с Николаем, действительно, состоялась, в связи с чем, необходимость в отправке письма Бенкендорфу отпала сама собой.

А.С. Пушкин и Николай I

Сведений об этой аудиенции сохранилось крайне мало, но можно с уверенностью предположить, что о пасквиле и его авторе Александр Сергеевич царя подробно информировал: «Мол, не только я, Пушкин, и Наталья Николаевна упомянуты в пасквиле, но и старший ваш брат Александр, да и вы сами, ваше величество. Но и не это главное! Главное же, Николай Павлович, состоит в том, что основная цель пасквиля — рассорить нас с вами, столкнуть лбами, тем самым посеять вражду и раздор, подорвать международный имидж главного правителя России, а, значит, нанести удар по самому государству российскому! А кто за всем этим стоит, ваше величество? Не знаете? Так я вам скажу — это господин голландский посланник барон Геккерен! И это не голословное обвинение, а твердая, основанная на доказательствах уверенность…». Всё сказанное Пушкиным и, скорее всего, предъявленный диплом, для Николая Павловича было равносильно куску красной тряпки для быка, и заявленный скандал, «…единственный в своем роде…» был, безусловно, обеспечен. Можно также предположить, что Николай попросил Пушкина самостоятельно более никаких действий не предпринимать, при неблагоприятном развитии ситуации обращаться к нему лично и твердо пообещал принять самые жесткие меры по отношению к зарвавшейся семейке. Жесткие, но в четком соответствии с существующими дипломатическими правилами, а значит, не мгновенные. Вот, вкратце, это и стало главным итогом проведенной Пушкиным операции «Два конверта». Думаю, что два «первых лица» России были удовлетворены встречей, и расстались весьма по-доброму.

По-моему, мне достаточно убедительно удалось доказать, что Геккерен автор Пасквиля, тем более что я мог бы этого и не делать вовсе — достаточно было, как я всегда и поступаю, обратиться к самому Пушкину. Я уже писал, что: «Когда жизнь мне ставит важные вопросы, значимые проблемы, я обращаюсь к Пушкину, и ещё не было случая, чтобы у него я не нашел ответ!». Вот и наш случай об авторстве Пасквиля тоже не стал исключением! Итак, ответ по авторству получен, притом, из самого надежного источника! Автор -Луи-Якоб-Теодор ван Геккерн!

Теперь о версии: Пушкин — распространитель. Насколько она убедительна? Ещё раз повторю, опять же не я один автор и сторонник этой версии. Некоторые современные пушкинисты к этому выводу тоже пришли, подробно и достаточно убедительно его обосновав. Не буду их дублировать, тем более что все материалы есть в свободном доступе, включая Интернет. Добавлю лишь, что их авторам пришлось изрядно потрудиться, чтобы выстроить эту цепочку доказательств, изначально находясь в плену собственной фатальной ошибки, увязывая в одном лице и автора, и распространителя. И, тем не менее, в итоге доказательства получить удалось, что на мой взгляд, только придает им дополнительную убедительность. Со своей стороны добавлю ещё один, на мой взгляд, крайне интересный аргумент. Помните, в самом начале я привел изображения двух экземпляров пасквиля. По мнению большинства пушкинистов левый экземпляр получил сам Пушкин, правые — остальные адресаты. Исходя из моей версии, сформулируем это чуть по-иному: левый экземпляр, написанный Геккереном, был получен второго ноября Александром Сергеевичем Пушкиным, а правые были изготовлены и третьего ноября разосланы самим Пушкиным.

Как мы видим, экземпляры пасквиля заметно отличаются друг от друга, в первую очередь, подписью, а также и рядом особенностей самого текста, которых я не буду подробно касаться, так как написано о них предостаточно. Хотя и сделаю одно предположение — практически, не сомневаюсь, что и эти семь правых экземпляров между собой тоже имели различия. Малозаметные, вроде бы случайные и не принципиальные, но они были. Где-то пропущена запятая, где-то отсутствовала верхняя черточка в букве «t», где-то прописная буква заменена на заглавную, где-то недоставало восклицательного знака и пр. Притом, опять же не сомневаюсь, все эти различия не только были сделаны Пушкиным далеко «не просто так», а были тщательно зафиксированы, для того чтобы, «в случае чего» твердо знать адресата того или иного пасквиля. К примеру, ведь мог же кто-то из них просто отправить Пушкину по почте тот самый второй конверт, не указав данные отправителя. И не эту ли бумагу с «перечнем различий» за несколько часов до смерти Пушкин попросил Спасского сжечь? Увы, можно только догадываться.

Всё, заканчиваем о текстах двух экземплярах пасквиля и переключаемся на подписи. Несложно понять, что подобие левой подписи найти где-либо наверняка не удастся, так как ставя её, Геккерен наверняка постарался не дать никому такой возможности, а вот поискать нечто похожее на правую подпись я попробовал. И, предполагаю, что не напрасно!

Рукопись стихотворения «Заклинание»

Пасквиль

Вот пушкинская рукопись 1830 года стихотворения «Заклинание» (помните — «О, если правда, что в ночи…»). Всмотритесь внимательно в подпись (росчерк) внизу рукописи. Ничего вам не напоминает?

Вот мне тоже показалось разительным это сходство подписей, и я обратился к услугам агентств, профессионально занимающихся вопросами почерковедения. Ответ их клерков был примерно одинаков: «Да, почти наверняка подписи поставил один и тот же человек. Но это просто слова, а для того, чтобы данное заключение носило официальный характер, нужно заказать серьёзную экспертизу». Была названа и довольно внушительная цифра стоимости услуги, и добавлено, что достоверность результата будет не выше семидесяти пяти процентов. Правда, мол, если сумму кратно увеличить, то и процент достоверности солидно возрастет. Тут, естественно, мне на память пришли, ранее уже изложенные мною, «особенности» почерковедческой экспертизы Салькова — Щеголева об авторстве пасквиля, и слова профессора В. А. Мануйлова о ней: «Ну, какая там, помилуйте, экспертиза. Просто Пал Елисеич поставил Салькову бутылочку, и тот написал, что требовалось». Вспомнил я это и решил от экспертизы пока воздержаться. Впрочем, смотрите и делайте выводы сами!

Росчерк Пушкина на рукописи / Подпись на пасквиле

Таким образом, подведу краткие итоги моего исследования:

  1. Впервые доказано, что смысл пасквиля не ограничивался фигурой Пушкина, а нес в себе политическую составляющую, направленную против Российского государства.
  2. Операция «Двойной конверт» была проведена А. С. Пушкиным с целью вычислить автора пасквиля — злобного врага Государства российского.
  3. Впервые установлено, что автор и распространитель пасквиля различные лица.
  4. Сочинил Пасквиль — Геккерен.
  5. Размножил и разослал в двойных конвертах — А. С. Пушкин.

В заключении я хотел бы внести определённую ясность в два момента, читаемых в моей книге. Это, во-первых, мои частые, может быть, не всегда справедливые «наезды» на пушкинистов, и, во-вторых, некая, возможно излишняя, уверенность в своих позициях и доводах. Этакая «истина последней инстанции». Но надо учитывать, что это, всё же, не научное исследование, а художественное произведение. Я его автор, и потому просто обязан верить в то, о чём пишу. А вот, действительно, «истина» это или нет, наверное, однозначно мог бы ответить только сам Пушкин… и ещё время. Но, Пушкина, увы, нет! Остается время! Только на него я теперь и возлагаю надежды и, чуть ниже, объясню почему. А если говорить об исследователях Пушкина, то, мне кажется, они все же, могли, почти за сто девяносто лет хотя бы приблизиться к истине… хорошо, пусть пока не «истине», а одной из версий, но согласитесь, что вполне жизненной и серьёзной, достойной, как минимум, «быть в одном ряду с другими…». А, главное, конечно же, не всех я имел в виду. Далеко не всех! Так, на мой взгляд, наиболее близок к представленной мною версии был академик Петраков. Он, действительно, крайне интересный писатель и публицист, ценящий и понимающий Пушкина. Читать его книги, насыщенные любопытными фактами, живыми размышлениями и тонким юмором — одно удовольствие. Казалось — ещё чуть-чуть и у него тоже мелькнет сокровенная мысль о том, что автор и распространитель пушкинского пасквиля разные лица… Но, увы! Этого самого «чуть-чуть» и не хватило, иначе Петраков, став первым автором идеи, наверное, даже более четко всё разложил бы «по полочкам», а мне не пришлось бы заниматься темой пасквиля и писать эти строки. И ещё не могу не сказать самые добрые и уважительные слова о большом ученом, настоящем Пушкинисте, многолетнем директоре Пушкинского дома Николае Николаевиче Скатове. Мне повезло — благодаря совместной работе в питерской комиссии по помилованию, мы познакомились и потом много лет были в тесных, практически, дружеских отношениях. Вот уж о ком не повернется язык сказать, что он не любил Пушкина или ему не доверял. Благодаря удивительным беседам со Скатовым, я узнал невероятно много нового и интересного о любимом поэте, и, наверное, оттого полюбил его ещё больше. Как-то я отважился поделиться с Николаем Николаевичем и своими мыслями о тайнах пасквиля. Совсем ещё сырыми, буквально, на уровне догадок, предположений, не имеющими никаких сформулированных доказательств.

Н.Н. Скатов

«А ведь есть здесь что-то!» — удивленно вскинул густые седые брови Скатов: «Даже боюсь в этом признаться, но точно есть…!!! Надо нам с вами, не откладывая в долгий ящик, найти время и „под рюмочку“ очень предметно на эту тему поговорить. С огромным нетерпением буду ждать встречи…». Увы, но найти это самое время не позволила коварная смертельная болезнь…

На этом воспоминании о прекрасном человеке я и заканчиваю, естественно, не теша себя надеждой, что завтра все начнут вносить правки в википедию, переписывать учебники и всё прочее, связанное с тайной пушкинского пасквиля. Повторюсь — я не столь наивен, и понимаю, что требуется время! Но то, что это когда-либо случиться, у меня нет ни малейшего сомнения. По одной простой, но очень веской причине. Для понимания её я ещё раз приведу пять главных пунктов моего итога исследования:

  •  Смысл пасквиля направлен против Российского государства.
  • Операция «Двойной конверт» позволила Пушкину вычислить автора пасквиля.
  • Автор и распространитель пасквиля различные лица.
  • Автор пасквиля Геккерен.
  • Размножил и разослал пасквиль сам Пушкин.

А.С. Пушкин. Художник О. Кипренский (1827 г.)

Вдумчиво и внимательно ещё раз прочитайте эти пять пунктов, и тогда, не сомневаюсь, вам станет понятно, что моя уверенность в подлинности приведенной версии основана на том, что все её итоги фактически предоставил вам не я, а сам Александр Сергеевич Пушкин!!!
Мне понадобилось лишь крайне внимательно изучить то, что оставил нам поэт, а главное, сделать это с полным к нему доверием и, естественно, с безграничной любовью! Вам решать — удалось это мне или не удалось, но я почему-то не сомневаюсь, что у меня, всё-таки, получилось многих «обратить в свою веру». А, значит, истина рано или поздно восторжествует несмотря на то, что она однозначно будет принята «в штыки» теми, кто не любит Пушкина, кто сомневается в нём и считает себя умнее признанного гения «всех времен и народов»! Но, ещё и ещё раз — Бог им судья!

Санкт-Петербург. Май 2024 г.